💾 Archived View for academia.fzrw.info › ru › archives › 2416.gmi captured on 2024-05-26 at 14:42:51. Gemini links have been rewritten to link to archived content

-=-=-=-=-=-=-

Исследование эзотеризма в трудах европейских и американских психологов XIX – начала XX века

Станислав Панин. Становление классического зарубежного теоретического религиоведения в XIX – первой половине ХХ века, 2015, 160–166.

~~~~~~~~

Вторая половина XIX и начало ХХ века в Европе и США ознаменовались своего рода «эзотерическим ренессансом». С одной стороны, он выражался в появлении и бурном распространении спиритизма, зародившегося в середине XIX века в США и быстро завоевавшего популярность по всему миру, с другой – в расцвете целого ряда оккультных групп, таких как «Теософское общество» Е. П. Блаватской и «Герметический орден Золотой Зари». Именно в это время произошло выделение психологии в качестве самостоятельной научной дисциплины, и это не было случайным совпадением.

«Психологические общества», появившиеся в конце XIX века, например, английское «Общество психических исследований», созданное в 1882 году, или немецкое «Психологическое общество», основанное в 1886, своей основной задачей считали исследование разного рода необычных психологических явлений, таких как медиумизм, «чтение мыслей» и автоматическое письмо. Вполне вероятно, что сегодня такие организации назывались бы не «психологическими», а «парапсихологическими», но термин «парапсихология» в значении научной дисциплины, исследующей необычные состояния психики, появился на несколько лет позднее: в 1889 году его ввел в оборот немецкий философ и психолог Макс Дессуар [8, p. 46].

В то же время, исследование необычных психических явлений для психологов конца XIX – начала XX века, как правило, не было самоцелью. Скорее они видели свою задачу в том, чтобы создать науку, которая занялась бы непосредственным, нередукционистским, экспериментальным изучением психики, а в медиумизме и прочих «оккультных феноменах» они усматривали лишь инструмент для преодоления материализма, отрицавшего самостоятельную реальность психики [8, p. 40]. Для материалиста XIX века, убежденного, что мысли находятся в тех же отношениях к мозгу, как желчь к печени, психология как самостоятельная научная дисциплина представлялась проектом совершенно бессмысленным, так как ее предмет полностью включался в область физиологии. Совсем по-другому обстояло дело с последователями идеалистических философских концепций, многие из которых так или иначе были связаны с эзотерическими учениями через произведения таких авторов как Гегель или Шопенгауэр. Поэтому не стоит удивляться, что именно эти круги подпитывали психологические исследования второй половины XIX века.

Важно понимать, что адепты «оккультных наук» того времени не рассматривали их как новую религию. Напротив, они стремились создать, так сказать,

~~~~~~~~

«научную» форму духовности, основанную на личном опыте и эмпирических доказательствах, которая произведет революцию в религии, в науке и в обществе в целом. Как писал Карл Дюпрель, один из основателей «Психологического общества», «неправда, что оккультические науки в их новейшем виде должны привести нас к слепой вере; они должны подготовить почву к возведению здания новой науки…» [4, с. 14]. Учитывая то, что спиритические опыты сулили новую, «научную» духовность, основанную на личном опыте и воспроизводимых экспериментах, не удивительно, что привлекали они не только психологов и философов, но и таких уважаемых ученых как Крукс, Целльнер или Бутлеров.

Говоря о «психических исследованиях» XIX века, следует отметить две их характерные черты. Прежде всего, их сторонники относились к своему предмету с интересом и уважением. Они не рассматривали спиритические сеансы и прочие «оккультные феномены» как чистое шарлатанство, что отличало их представителей многочисленных «научных» или «скептических» комиссий, ставивших своей целью не изучить и понять, а только лишь разоблачить «мошенничество» и «суеверия». К числу таких «разоблачительных» проектов относилась, например, французская комиссия, собранная для оценки деятельности Франца Месмера, в которой состояли, в том числе, такие известные деятели как Франклин и Лавуазье. Эта комиссия отвергла, как впоследствии оказалось, ошибочно, реальность и терапевтическую значимость гипноза. Позднее в России широкую огласку получила деятельность «Менделеевской комиссии», собранной для разоблачения спиритических сеансов. Эта зародившаяся в XVIII веке традиция «скептического» разоблачения на сегодняшний день развилась в такие идеологические организации как «Комиссия по борьбе с лженаукой» РАН в России или американский «Комитет скептического изучения сообщений о паранормальном» (CSICOP), ставящие в качестве своей цели продвижение вполне определенных мировоззренческих установок, которые можно обозначить как сциентизм, и не имеющие ничего общего с научным изучением эзотеризма.

В противоположность «скептикам», ранние исследователи эзотеризма, писавшие с психологических позиций, стремились понять, какие психологические механизмы могут стоять за изучаемыми явлениями. В то же время, исследователи эзотеризма вполне искренне и последовательно стремились сохранять научную объективность и были нацелены на серьезное, критическое изучение поставленных вопросов. Так, если, по мнению исследователей, обман или подтасовки фактов действительно имели место, о них сообщалось и делались соответствующие критические публикации. Самой известной из них стала, пожалуй, сделанная в 1884 публикация результатов расследования событий в штаб-квартире «Теософского общества» в Адьяре, где, по мнению членов «Общества психических исследований», были обнаружены случаи мошенничества при демонстрации различных оккультных явлений [6, c. 75]. О том, что спектр суждений о спиритизме в среде исследователей второй половины XIX века был весьма широк, можно судить по текстам авторов этого времени, например, по следующему фрагменту о спиритизме из книги «Опытные исследования о спиритуализме» американского химика и врача Р. Гера: «Д-р Бэл начал с того, что изъявил в собрании больничных директоров изумление свое, каким образом в прошлогоднем собрании сих лиц, посвящающих жизнь свою исследованию

~~~~~~~~

взаимодействий души и тела, никто не обратил должного внимания на явление, прямо относящееся до круга их занятий; на явление, которое, рассматриваемое как эпидемическая, умственная зараза, или как новая психологическая наука, оказывает, во всяком случае, громадное действие на общество» [2, с. 83-84].

При всем своем критическом подходе и разнообразии интерпретаций, исследователи «психических феноменов» сходились в одном: как бы ни объяснялись изучаемые ими явления, их влияние на общество велико, а популярность не беспричинна и обусловлена тем, что за ними стоят определенные психологические факты, которые и делают спиритизм в каком-то смысле реальным. Примером такого подхода является французский исследователь Пьер Жане (1859 – 1947), который в своей работе «Психический автоматизм» анализирует в контексте концепции автоматизмов использование маятников в предсказаниях, автоматическое письмо, спиритические сеансы, одержимость и другие явления того же рода. Жане рассматривает их как частные случаи «расщепления психики», которое характеризуется «образованием двух групп явлений, из которых одна образует обычную нормальную личность, другая же, способная к дальнейшим подразделениям, составляет анормальную, отличную от первой и совершенно незнакомую ей личность» [5, с. 362]. В работе Жане выделяются три уровня автоматизмов, связанных со способностями, приписываемыми медиумам. На первом уровне, к которому относятся лозоходство, использование маятника и опыты с «чтением мыслей», бессознательная сторона психики еще не оформляется в виде полноценной личности и обнаруживает себя лишь в виде единичных проявлений. У медиумов, способных к общению с духами, формируется как бы несколько личностей, из которых одна проявляет себя в нормальном состоянии, а другая или другие – во время «сеансов», когда дух овладевает ими. Наконец, в случае одержимости, эта другая личность получает возможность побеждать обычную личность, вытеснять ее на периферию психики, устанавливать контроль над телом человека.

Анализируя опыты с маятником и лозой, Жане признает, цитируя исследование, проведенное «Обществом психических исследований», что «все зависит от проницательности отгадчика, жезл не имеет никакого значения… Спрятанный предмет оказывает влияние не на жезл, а на психику отгадчика» [5, с. 366]. Таким образом, он отрицает возможность влияния драгоценных металлов или подземных вод на волшебную лозу или маятник с помощью каких-то неизвестных науке «энергий». В то же время, Жане отвергает подход, объясняющий изучаемые практики мошенничеством, поскольку, как отмечает Жане, известно немало достоверных случаев такого рода, и, кроме того, нет ничего невозможного в том, что рука оператора действительно может совершать, при некоторых условиях, действия, не осознаваемые субъектом. К числу условий удачного эксперимента с маятником Жане относит то, что оператор должен «принадлежать к зрительному типу людей и обычно пользоваться движениями, которые обусловлены зрительными образами» [5, с. 367]. В то же время, оператор не должен принадлежать к «двигательному или мышечному типу», поскольку такие люди слишком внимательно контролируют свое тело и, таким образом, могут остановить движение маятника [5, с. 367].

~~~~~~~~

Что еще более важно, Жане отвергает нозоцентрический подход, сторонники которого объясняли происходящие с медиумами во время сеансов перевоплощения психическими расстройствами. Признавая, что психические расстройства, в частности, истерия, восприимчивость к гипнозу и медиумические способности действительно часто обнаруживаются у одних и тех же людей, Жане, тем не менее, отмечает, что «сомнамбулизм, внушаемость и расщепление психики могут существовать и без настоящей истерии» [5, с. 434]. В чем же, по мнению Жане, состоит их причина? Она состоит в особом складе или состоянии психики, который обозначается Жане как «психическая слабость» и характеризуется тем, что люди в таком состоянии «не могут справиться со своими мыслями и легко поддаются всем впечатлениям, которые последовательно вызываются в их мозгу автоматической игрой ассоциаций» [5, с. 436-437]. Такое состояние, действительно, формирует предрасположенность к различным психическим заболеваниям, однако вовсе не обязательно сопровождается болезнью в строгом смысле этого слова.

Как отмечает Жане, состояние психической слабости может быть врожденным или приобретенным в силу утомления, опьянения и т.п. И в первом, и во втором случае оно может компенсироваться за счет отдыха, продолжительного сна, выстраивания правильного ритма жизни, причем важную роль в такой терапии может сыграть гипноз. «Гипнотический сон, – отмечает Жане, – сам по себе прекрасно восстанавливает силы» [5, с. 437]. Таким образом, пребывание в состоянии, возможность которого обусловлена психической слабостью, само по себе не только не вредно, но даже может иметь терапевтический эффект. Жане не идет в этом вопросе дальше и не рассуждает о практиках спиритизма как о пути своего рода терапии и социализации людей с соответствующими особенностями психики, однако, на наш взгляд, этот вывод напрашивается. Действительно, если Жане, в целом, прав в своих выводах и если гипнотический сон, который становится возможен в силу «психической слабости», может служить снятию утомления и восстановлению интеграции личности, то почему этому же не может послужить своеобразная «разрядка» во время спиритических сеансов, особенно если роль медиума в дальнейшем обеспечивает возможность социализации человека с соответствующим складом личности, тем самым предотвращая негативное влияние социальной изоляции?

Жане, впрочем, таких выводов избегает и, в целом, отказывает измененным состояниям сознания в ценности, воспринимая их скорее как некий занятный факт для изучения, чем в качестве значимого элемента культурны. Такое отношение, впрочем, было вполне закономерным, учитывая общие умонастроения в научных кругах Франции конца XIX – первой половины ХХ века. Пожалуй, только после появления работ таких авторов как Делез, Гваттари и Фуко произошли изменения во французском «академическом мэйнстриме», которые привели к пересмотру отношения к проблеме границ нормы и патологии, в результате чего утвердилась мысль о том, что, как писал Фуко, «болезнь имеет свою реальность и свое значение, которое может существовать лишь внутри культуры, опознающей ее как болезнь» [7, с. 163-164].

Если же возвращаться к психологии конца XIX – начала XX века, то гораздо дальше, чем Жане, в вопросах изучения измененных состояний сознания пошел

~~~~~~~~

американский психолог Уильям Джеймс[i] (1842 – 1910). Джеймс был активным участником «психических исследований», которые сам относил к области «экспериментальной психологии», и в 1886 году он, совместно с немецким психиатром Альбертом фон Шренг-Нотцингом, принял участие в работе комиссии, занимавшейся изучением медиумических явлений [8, p. 47]. С позиций разработанной им философии прагматизма, Джеймс предлагал принципиально иначе взглянуть на проблему оценки психических состояний. Джеймс настаивал на том, что должны быть принципиально разведены два вопроса: с одной стороны, научный вопрос о «природе, образовании, начале и истории» какого-либо явления, а с другой стороны, философский вопрос о его «значении, смысле и ценности» [3, с. 21]. Второе, подчеркивает Джеймс, не вытекает из первого. Например, совершенно бессмысленно критиковать идеи какого-либо религиозного деятеля, ссылаясь на то, что у него была эпилепсия или шизофрения, или он отличался какими-то особенностями в строении нервной системы, или, наконец, создал то или иное свое произведение в болезненном состоянии. Все это, с точки зрения Джеймса, не имеет ровным счетом никакого значения, поскольку любому состоянию психики, от самого низменного до самого возвышенного, соответствует какое-либо физиологическое состояние. Как формулирует эту идею сам Джеймс, «состояние печени имеет такое же решительное влияние на суждения самого свирепого атеиста, как и на положения методиста, озабоченного своим спасением» [3, с. 28]. Если, скажем, ученому в состоянии алкогольного опьянения или в то время, когда он был болен гриппом, пришла бы в голову оригинальная научная теория, мы едва ли стали бы критиковать ее, основываясь на том, что она была создана в болезненном состоянии. Скорее, мы подвергли бы ее содержательному рассмотрению, вынеся за скобки ее происхождении. Таким образом, с точки зрения Джеймса, отрицать ценность религиозного опыта, связав его, например, с истерией, или отвергать мистический опыт визионера, диагностировав у него эпилепсию, примерно равносильно тому, чтобы отвергнуть теорию Ньютона, объяснив ее черепно-мозговой травмой от падения яблока.

[i]

Основываясь на таком подходе, Джеймс предлагает совершенно по-иному взглянуть на опыт измененных состояний сознания. Например, как и Жане, Джеймс отмечает, что состояние алкогольного опьянения, способствует мистическим переживаниям. Но если Жане объясняет это тем, что употребление алкоголя приводит к «ослаблению» психики, и под его воздействием «человек, который обычно противостоит любой ложной идее, может стать внушаемым и доверчивым» [5, с. 440], то Джеймс описывает это совершенно иначе: «власть алкоголя над людьми, без сомнения, объясняется его способностью возбуждать к деятельности мистические свойства человеческой природы, обыкновенно подавляемые холодом и сухостью повседневной рассудочной жизни» [3, с. 308]. Примечательно, что о влиянии алкоголя на предрасположенность к мистическим переживаниям оба автора, по сути, пишут одно и то же, и лишь их оценки оказываются диаметрально противоположными: то, что для Жане представляется отклонением от «нормы», для Джеймса – выход за пределы рутины, холодной и сухой «рассудочности».

Помимо таких авторов как Джеймс и Жане, сохранявших дистанцию по отношению к объекту исследования, среди ранних исследователей эзотеризма,

~~~~~~~~

писавших с психологических позиций, были и авторы, эксплицитно отождествлявшие психологическое исследование с эзотерическими практиками. К их числу относился американский психолог Карл Викланд (1861 – 1945), основавший в Лос-Анджелесе «Национальный психологический институт» и в 1924 году издавший книгу «Тридцать лет среди мертвых». Эта работа представляет собой описание серии спиритических сеансов, в которых в качестве медиума выступала жена Викланда, сопровождаемое обширными комментариями автора. Помимо изложения спиритического мировоззрения, в работе содержится оригинальная концепция о возникновении психических нарушений и методах их терапии, которую Викланд, собственно, и называет «психологией». Согласно Викланду, источником психических расстройств является одержимость больного беспокойным духом умершего. Такие духи, как полагал Викланд, дезориентированы и, не осознавая, что они умерли, вселяются в живых людей и пытаются действовать посредством их тела. «…многие из этих духов, – пишет Викланд, – притягиваются “магнетической аурой” людей, проникают в них, осаждая свои жертвы или делая их одержимыми. При этом ни сам дух, ни пораженный им человек могут не осознать этого факта. Таким образом духи, сами того не зная, но зачастую и со злобными намерениями, становятся виновниками несказанных несчастий и бед – физического угасания, моральной неполноценности, преступных деяний и мнимого сумасшествия!» [5, с. 48-49]. Такое понимание этиологии психических нарушений, по мнению Викланда, обладает большой объяснительной силой. Например, оно легко объясняет, почему спиритические сеансы могут оказаться причиной психических заболеваний: привлекая к медиуму духов, они могут стать причиной одержимости, если медиум не наделен сильной волей и достаточными знаниями, чтобы избежать такой опасности.

Что же в этой концепции представляет интерес с психологической точки зрения? Прежде всего, связанный с ней метод терапии, состоящий в том, что с помощью медиума устанавливалась связь с этими «духами», утраивались беседы с ними, «духов» увещевали осознать свою смерть и покинуть тело больного, после чего болезнь прекращалась. Вынося, в соответствии с принципом методологического агностицизма, за скобки вопрос о природе этих «духов», отметим улучшение состояния пациентов, которое имело место под воздействием такой весьма своеобразной терапии. Во всяком случае, Викланд подробно описывает целый ряд примеров такого рода и, в целом, у нас нет особых оснований не доверять его свидетельствам. Это возвращает нас к обсуждению вопроса, который был поставлен ранее при рассмотрении работы Жане: если, например, гипнотический сон может улучшить состояние больного, дав ему необходимый отдых и высвободив содержание бессознательного, то не может ли при некоторых условиях являться таким же терапевтическим приемом и спиритический сеанс? Психологические механизмы такого воздействия, конечно, остаются под вопросом, особенно когда в транс впадает не сам одержимый, а посторонний человек, медиум. Можно предположить, что терапевтический эффект, в данном случае, во многом зависит от проницательности медиума, его способности понять проблемы, скрытые желания и мотивы «одержимого». Если, например, придерживаться идеи, что «дух» – это некоторая часть личности, вытесненная в бессознательное, то не может ли медиум за счет своей способности к эмпатии

~~~~~~~~

реконструировать ее и позволить больному, как в зеркале, увидеть эту обычно скрытую часть личности, даже поговорить с ней, что может, в конечном итоге, привести к терапевтическому эффекту? Ведь, если вдуматься, это, несмотря на специфический антураж, вполне похоже на методы, используемые в некоторых классических направлениях терапии. Так или иначе, рассмотрение эзотерических практик как формы психологической помощи заслуживает самого пристального внимания, и было бы большой ошибкой пытаться свести их к психическому расстройству, как это делают некоторые авторы.

Подводя итоги, можно отметить, что в среде психологов, обращавшихся в конце XIX – начале XX века к изучению эзотеризма, отношение к объекту исследования было различным. Одни авторы, такие как Жане, относились к нему достаточно скептически, признавая за «психическими феноменами» лишь относительную реальность. Другие, как Джеймс, настаивали на том, что мы бы назвали «методологическим агностицизмом», и устранялись от вопроса о том, что стоит за ними. Третьи, такие как Викланд, считали принципиально важным содержание эзотерических учений, приверженцами которых они сами являлись. Для них спиритические откровения были не просто материалом для изучения, но философией, которой они придерживались, с помощью которой они надеялись изменить как науку, так и общество. Между тем, несмотря на все различия, общим местом для этих авторов было признание реальности тех явлений, которые они изучали. Объективность и содержательность рассматриваемых работ достигалась благодаря тому, что их авторы не считали своей задачей разоблачение или критику. Вместо этого они искренне стремились понять то, что изучали. Пусть у кого-то это получалось лучше, а у кого-то хуже, кому-то удавалось соблюдать строгую объективность, а кто-то порой выходил за границы научной беспристрастности, но именно этот подход отличал и продолжает отличать исследователей эзотеризма от «профессиональных скептиков», видящих в качестве своей задачи не «исследование», а только лишь «разоблачение».

ЛИТЕРАТУРА

1. Викланд К. Тридцать лет среди мертвых. – М.: 2009.

2. Гер Р. Опытные исследования о спиритуализме. – Лейпциг: Франц Вагнер, 1866.

3. Джеймс У. Многообразие религиозного опыта. – М.: КомКнига, 2012.

4. Дюпрель К. Загадочность человеческого существа: введение в изучение оккультических наук. – М.: Либроком, 2010.

5. Жане П. Психический автоматизм. – СПб: Наука, 2009.

6. Сэджвик М. Наперекор современному миру. – М.: Новое литературное обозрение, 2014.

7. Фуко М. Психическая болезнь и личность. – СПб: ИЦ «Гуманитарная академия», 2009.

8. Treitel C. A Science for the Soul. – Baltimore: The John Hopkins University Press, 2004.