💾 Archived View for tilde.team › ~rami › br › br_book_123.gmi captured on 2024-03-21 at 16:23:46. Gemini links have been rewritten to link to archived content
⬅️ Previous capture (2023-12-28)
-=-=-=-=-=-=-
רמי
SUBJECT: Бродяжка и непослушная дочка
AUTHOR: Rami Rosenfeld
DATE: 14/11/23
TIME: 03.00
LANG: ru
LICENSE: CC BY-NC-ND 4.0
TAGS: Dharma, Buddhism, Vajrayana, Dzogchen, Bon, Tibet, India, Buddha, fiction, book, philosophy, history, literature
— Я подумал, что ее глаза отвыкли от дневного света, и поспешил прикрыть дверь. Совершил троекратное простирание, уселся у ног и продемонстрировал мудру подношения (все случилось так внезапно, что я, увы, был без подарков), а затем сложил пальцы в символический ваджр и приложил его к своим «трем центрам», подтверждая, что поклоняюсь ей, как учителю, и готов принять передачу на уровне тела, речи и ума.
Она ответила мудрой всеобщности, демонстрирующей их триединство, но, казалось, ждала чего-то еще. Тогда я достал из кармана тот самый осколок, подышал на поверхность. И вытер рукавом затуманенное стекло.
Йогини безмолвно кивнула.
На очереди был фантик; вы сами видели, что я берег эту бумажку много лет как величайшую драгоценность. Я развернул, разгладил на ладони, а затем свернул его так, чтобы вновь получилась «конфета».
Она выглядела очень довольной. Молча протянула руку с четками, чтобы троекратно благословить меня.
Так я и был принят в ученики. Увы, весьма ненадолго.
࿇࿇࿇
— Давным-давно, — продолжил он, — одна тибетская семья бежала из Лхасы от китайского нашествия. Дед этой женщины был владельцем небольшой чайной лавочки и справедливо опасался, что с появлением оккупантов его сочтут «капиталистом»… Их путь, как и у всех остальных сотен тысяч беженцев, был нелегким и занял много недель. Горные перевалы, ледники, прочие опасности… Прибыв сюда, семья поселилась у скалы, формой напоминавшей лежащую корову, да еще и необычно-оранжевого цвета. Наша йогини тогда была совсем маленькой, но часто бродила по окрестным склонам безо всякого присмотра. Однажды, что весьма необычно, на нее напал огромный гриф. Те, как вы знаете, считаются падальщиками и редко кидаются на живность. Однако эта птица была очень агрессивной и изрядно изуродовала ей запястье.
Майка еще раз подняла левую ручонку и принялась внимательно разглядывать гладкую загоревшую кожу. Сергей подхватил ее за локоть, провел пальцем, обозначая былой шрам, и дочка резко вздрогнула, будто вновь ощутив прежнюю боль.
— Было много крови, — подтвердила она. — Дед замотал мне руку тряпицей, прижал к себе и наказал не шляться где попало… Я вспомнила!
— Но она конечно же не послушалась! Вот, кстати, почему у вашей Майки сохранился такой же неукротимый и непоседливый характер… Девчонка забиралась в горы все выше и выше, пока окончательно не пропала. Дело было поздней осенью, семья спохватилась только к вечеру, а поисковая группа была организована лишь на следующее утро. За ночь все замело, а склоны обледенели, и через три дня родители решили, что дальнейшие поиски бессмысленны.
Смерть детей в этих местах — дело привычное: кто-то по неосторожности сорвался в пропасть, другой умер от дизентерии, третий — от безобидной царапинки на пальце, — то есть от таких банальных причин, что легко излечимы в современных условиях… «Ничего страшного — вон их сколько еще бегает и дергает за подол!»
Как водится в таких случаях, в семью позвали местного ламу, который усердно читал «Книгу Великого Освобождения в бардо», да сжигал щепотки цампы — в надежде, что дымом будет питаться «дух умершей»… «Ее забрали дакини, — глубокомысленно заявил он, — и та переродится голубем»…
Я фыркнул вслед за Метелкой при слове «голубь».
— Но лама, что называется, попал пальцем в небо. Ибо спустя неделю вся деревня была жутко всполошена невиданным событием: с гор спускалось странное существо, покрытое инеем и снегом. Это была наша девчонка — исхудавшая, побелевшая, но (что засвидетельствовала мне несколько лет назад одна старенькая бабушка, ее ровесница) словно сияющая. Ее маленькие ножки не оставляли следов на грубом насте, и она как бы летела по склону.
«Роланг! Роланг!» — в панике кричали сельчане и прятались за заборами. «Не подходи! — наставляли мамаши своих детей. — Если он коснется твоей головы, ты тоже превратишься в зомби!»
Тибетцы и непальцы однозначно боятся мертвых, в тела которых по неизвестным причинам воплотился какой-то злокозненный дух. И двери родного дома, как и все остальные, оказались наглухо закрыты. Кто-то предложил послать за ламой, кто-то бормотал оберегающие мантры… Не испугался только дед. Он, несмотря на все предостережения и причитания домашних, приоткрыл дверь (та сразу захлопнулась за его спиной), вышел навстречу внучке и отважно протянул ей чашку с горячим чаем. Девочка с наслаждением сделала три глубоких глотка, царственно кивнула в знак благодарности, а потом вылила остатки на землю таким широким жестом, что капли попали даже на его одежду. И произнесла несколько слов на непонятном языке.
Зомби однозначно не пьют и не едят, поэтому дедушка сразу приободрился… «Далеко же ты забралась на этот раз», — сказал он. Но та вновь ответила на незнакомом языке, да так звучно, что ее глубокий недетский голос был слышен даже за закрытой дверью, к которой прильнули испуганные домочадцы.
«Да, я знаю, твой путь был нелегким, — как ни в чем не бывало продолжил он, втайне понимая: творится что-то весьма странное! — Не хочешь ли отдохнуть и погреться у нашего очага?»
Внучка благосклонно улыбнулась, но почему-то продолжала стоять на месте. Тогда деда осенило! Он принес, развернул и торжественно подал необычной гостье шелковый хадак цвета первого снега. А сам встал на колени… Тому было много свидетелей, так как чужой забор облепили сельчане, ибо их любопытство оказалось сильнее страха.
Девчонка приняла хадак таким движением, словно всю жизнь была высоким учителем, привычным к почету, уважению и подношениям, и пропела несколько слов. Она благословила и повесила ритуальный шарф на шею коленопреклоненному родственнику, а затем неожиданно вручила ему маленький ярко-синий камешек… Кстати, и тот хадак, и камень до сих пор хранятся у них на алтаре.
Дед широко распахнул двери, сложил ладони у груди и трижды глубоко поклонился, призывая ее наконец-то войти… Когда внучка переступила порог, домочадцы в ужасе попрятались по щелям и закуткам, но она не обращала на них ни малейшего внимания. Девочка прямиком прошла в дальнюю комнату, уселась напротив алтаря и жестом попросила деда закрыть дверь.
Он подчинился.
Первая ночь в этом семействе прошла очень неспокойно, и никто не смог уснуть, ибо из-за неплотно закрытых дверей пробивались сполохи всех цветов радуги и доносилось звучное протяжное пение.
На следующий день она милостиво позволила деду накормить себя, но по-прежнему не говорила на местном диалекте и, казалось, не понимала ни слова. Обеспокоенное семейство собралось с духом и позвало-таки местного ламу. Тот важничал, долго готовился: жег благовония, начитывал защитные мантры… и наконец решился войти в алтарную комнату. Вернулся он через десять минут: дрожа, пятясь и кланяясь. «Никогда не видывал ничего подобного, — признался он домочадцам. — Девочка словно вывернула меня взглядом наизнанку. Я думаю, вам лучше оставить ее в покое, — и со временем все образуется».
— Вот это да-а… — выдохнула Метелка.
— Шли дни, недели и месяцы. Внучка словно бы училась всему заново. Наконец-то она стала понимать человеческую речь. Когда с ней заговаривали, — охотно отвечала, периодически вставляя незнакомые слова, — и все тем же звучным недетским голосом. Но никогда не вступала в беседу первой. А если что-то требовалось — показывала жестами… Не узнавала старую одежду и не проявляла интереса к своим немногочисленным простеньким игрушкам.
Девочки, девушки и женщины в тибетско-непальском обществе — бесплатная тягловая сила. Но никто не осмеливался принудить ее к простейшей работе по дому. Более того, она абсолютно не признавала своих родственников: отца не держала за отца, мать — за мать, хотя те частенько пытались напомнить ей о прошлом. Когда они были особо настойчивы в своих родительских чувствах, та, бесхитростно улыбаясь, просто благословляла их, а затем показывала жестом: «вам лучше уйти». И мать с отцом, низко кланяясь, благоговейно покидали алтарную комнату.
Со временем она стала выбираться на улицу. Но и там почти не обращала внимания на окружающие ее предметы и лица: просто сидела под деревом и внимательно взирала в пустое утреннее или вечернее небо. Но, случись кому попасть в поле ее зрения, последний чувствовал себя куда как неуютно.
«Эй, дакини рыжей коровы, — поддразнивала любопытная детвора, рассевшаяся на заборе, — ну-ка, благослови нас!» Когда же она переводила на них свой одновременно отсутствующий, но пристальный взгляд, забияк пробирали мурашки.
Однажды, после особо наглой выходки (в нее запустили комком грязи), обидчик мигом свалился с забора и навсегда повредил себе позвоночник. Этим дело и закончилось — больше ее никто не беспокоил.
Месяца через два девочка возобновила свои всегдашние походы, исчезая то на целый день, а то и на пару. «Не волнуйтесь, — успокаивал дед родст��енников, — она святая! Ни животное, ни человек не причинят ей вреда, ведь ее хранят дакини». Но сам все же повесил внучке на шею сунгдю — оберегающий амулет.
Но никто и никогда, даже я сам, так и не узнал, что же произошло высоко в горах.
Как-то утром родители принесли ей еду и чай в алтарную комнату. Но увидели, что та опустела. Девочка навсегда поселилась в том самом закуте, где я и обнаружил ее спустя много, очень много лет.
₪ Вернуться в раздел "Книги" ₪
© Rami Rosenfeld, 2023. CC BY-NC-ND 4.0.