💾 Archived View for tilde.team › ~rami › br › br_book_084.gmi captured on 2024-03-21 at 16:23:19. Gemini links have been rewritten to link to archived content
⬅️ Previous capture (2023-12-28)
-=-=-=-=-=-=-
רמי
SUBJECT: Бродяжка и непослушная дочка
AUTHOR: Rami Rosenfeld
DATE: 14/11/23
TIME: 03.00
LANG: ru
LICENSE: CC BY-NC-ND 4.0
TAGS: Dharma, Buddhism, Vajrayana, Dzogchen, Bon, Tibet, India, Buddha, fiction, book, philosophy, history, literature
И «ответственная работа» стартовала! Прямо с раннего утра, который, впрочем, начался со столь же обильно-неуедаемого завтрака.
Новый член коллектива был поставлен на самый серьезный участок археологических работ. В его обязанности входила «погрузочно-разгрузочная деятельность»: так официально называлась должность в каком-то хитром реестре, позволяющем на временной основе принимать в состав экспедиции местных аборигенов. К чести работодателя и «исполнителя услуг», официальная ставка последнего превышала аналогичную (но для египтян) ровно в два раза.
Выражаясь же неофициальным языком Савелия, я занимался «сбором дерьма из арыков», то есть сновал с кособокой тачкой и кривой лопатой местного происхождения, терпеливо выгребал тщательно просеянные отходы из траншей и вывозил их куда подальше… Не-не, я не преувеличиваю: там и в самом деле было дерьмо, правда четырехтысячелетней давности; зато для археологов, впрочем, как и для криминалистов, оно являлось благодатным материалом для извлечения разнообразнейшей информации.
Работенка была тяжелой, пекло — почище, чем в Негеве. Но я отлично видел, что исполняю нелегкие обязанности гораздо энергичнее, чем местные бездельники. Да и кучки после меня росли в два раза быстрее — мы скидывали мусор по отдельности, чтобы потом можно было «оценить коэффициент трудового участия». Расплачивались со мною каждый день, причем в долларах. И мне это нравилось. Нравилось также находиться в движении, постоянно быть рядом с Полинкой, да и вообще — делать что-то общественно полезное; выражаясь высокопарно — «вносить весомый вклад в науку».
В первые дни я считал, что моим начальником назначен костлявый и сухопарый ирландец по имени Дугалл, завзятый юморист и насмешник: именно он отдавал мне распоряжения, а зачастую, если тачка застревала где-нибудь колесами, кидался на помощь (впрочем, помогал он не только мне). По наивности я полагал, что Дуг зачислен в экспедицию кем-то вроде завхоза, но вскоре понял, как катастрофически ошибался.
Для этого стоило побывать на паре-тройке утренних планерок. Проанализировав ситуацию, разговоры, а главное — оперативные решения, которые принимались каждый день, я осознал, что именно Дугалл являлся негласным начальником и движущей силой всей экспедиции. Седовласый и флегматичный англичанин (его звали Мэттью) осуществлял общее руководство, вел переговоры, выбивал финансирование, занимался отчетностью, а тощий рыже-седой живчик — делал все остальное.
Нет, Дугалл не был «светилом», как многие из окружавших его ученых мужей. Если можно так выразиться, он был «суперзвездой» — всемирно признанным специалистом-семитологом, за субтильными и острыми плечами которого маячили десятки выдающихся открытий, сделанных не в уютном уединенном кабинете, а «в поле» — на жаре и солнце. И потому в глазах Полинки он был кем-то вроде местного языческого божества. К тому же, Дуг легко болтал практически на всех местных языках (от арабского и до иврита) и был незаменим при ведении обстоятельно-церемонных восточных переговоров. А еще, при желании, мог прикрикнуть на лентяя-египтянина так, что тот мигом хватался за работу с утроенной энергией.
Дугалл казался вездесущим, помогал всем и вся. Но была у него и одна прискорбная особенность; о ней, хихикая, оглядываясь и сбиваясь на шепот, поведала мне Полинка. Когда археолог прибывал на новые раскопки, его желудок бунтовал и переставал справляться с любой пищей (не столь важно — была она местной или загодя привезенной с собой). И посему «суперсветило» старалось не отдаляться от импровизированных сортиров, выкопанных в красно-желтой земле на околице лагеря.
«Где этот засранец?» — озабоченно вопрошал шеф на планерке, пряча улыбку и заранее зная ответ. Шайка ученых мужей, с утра предвкушавшая этот традиционный вопрос, ржала и тыкала вдаль заскорузлыми пальцами. Возвращение Дугалла из нужника тоже выливалось в целый спектакль. «А вот и я! Не опоздал?» — громогласно объявлял он на входе, вытирая мокрые руки о рваные джинсы. Его встречали поздравлениями, пожеланиями «продолжать в том же духе» и прочими шуточками-прибауточками (некоторые были столь изощренными, что обе ученые дамы багровели и в ужасе затыкали уши). Отдельные юмористы предлагали даже производить измерения поглощенного и отвергнутого, дабы выстроить графики и сделать соответствующие научные выводы об уникальных особенностях его пищеварения. А Полинка — вот же тощая зараза! — неизменно протягивала ему чистенький одноразовый платочек — вытереть испарину с высокого конопатого лба.
«Засранец Дугалл» — так негласно звали его в научном мире. Прозвище одновременно подчеркивало непререкаемый авторитет ирландца и попутно слыло лучшей рекомендацией. «Засранец Дугалл сказал…» — и все, дальше можно было не спорить!
Но больше всех в подобных случаях смеялся он сам. Ирландцы — такой же веселый, острый, местами ершистый, находчивый и юморной народ, как и израильтяне; ну а здесь, в многонациональном рабочем коллективе, он играл социальную роль «еврей на стройке», то есть служил добровольным клоуном, непрестанное подтрунивание над коим сплачивало всю команду. Мне это было знакомо и понятно; кто как ни я занимался тем же самым тридцать лет своей службы!
Что интересно, «бунт желудка» всегда продолжался аккурат до конца экспедиции… но волшебным образом стихал ровно за неделю до отбытия. И тогда Дугалл мрачнел, тускнел и терял аппетит: ему просто не хотелось возвращаться домой, в родные стены Тринити-колледжа.
Мда-а, Тринити был спокон веков известен в Старом и Новом Свете! Он входил в состав знаменитого Дублинского университета, основанного аж в 1592-м году и являвшегося, наряду с Оксфордом, «одним из семи древних». Если говорить официально, то он именовался «Колледж Королевы Елизаветы и Святой и Нераздельной Троицы около Дублина».
— Ты где работаешь, Дуг, — поинтересовался я на третий день, когда археолог, пыхтя, помогал мне выворачивать из цепкого песка особо тяжелую тачку. — Где твоя альма матер?
— Тринити, — бросил он небрежно. Остановился, чтобы стереть обильный пот. И пристально взглянул на меня: врубился ли его недалекий собеседник-чернорабочий, о чем вообще идет речь.
— О-о, Тринити-колледж, — вежливо протянул я.
— Да ты и не слышал о нем… так, Серж? Ирландия, Дублин… Знаешь, где это?
Его лицо выражало разочарование. Он схватил какую-то палку и принялся быстро набрасывать карту родной Ирландии прямо на песке. Дугалл успел справиться с западным побережьем, когда я наклонился и перехватил его руку.
— Please, wait, — попросил я. — Подожди.
Отнял у него обломок деревяшки и молниеносным движением закончил весь контур. Потом добавил кое-какие мелкие подробности. И распрямился, гордый собой и проделанной работой.
— Залив Голуэй, — указал новоявленный картограф. — Аранские острова. На них по-прежнему говорят на древнем гэльском, не так ли? … Здесь — Северная Ирландия (я отчертил небольшую территорию на северо-востоке страны). Вот Белфаст. А это — Ольстер. Ну и на сладкое, крупный южный порт — Корк. И столица — Дублин. — Я дважды ткнул в песок в нужных местах. — Что, Дуг, пока правильно?
У того полезли глаза на лоб, причем абсолютно в буквальном смысле.
— А 16-го июня, на «Блюмсдей», ты наверняка шествуешь по городу в смешных одеяниях со своими дружками по джойсовским местам, повторяя маршрут самого знаменитого еврея в мировой литературе — Леопольда Блюма. Угадал?
Дуг хлопал и хлопал оранжевыми ресничками, сильно смахивающими на поросячьи, но по-прежнему ничего не говорил. Он был ошарашен.
— Хочешь подброшу тебе пару неприличных цитаток из последней главы «Улисса» — от лица засыпающей Молли? Или поверишь на слово?
— Э-э… — выдавил он.
— И чтоб ты самоутвердился, о твоем Тринити-колледже я действительно знаю очень мало. Помню только, что его закончили Джонатан Свифт, Оскар Уайльд… (здесь я немного напрягся, копаясь в памяти), Оливер Голдсмит и… и Сэмюэль Беккет. Вот! Пожалуй, всё.
Чтобы обрести дар речи, Дугу пришлось трижды приложиться к фляжке с противно-маслянистой водой. Я тоже отглотнул из нее, но не выпил, а прополоскал иссохший рот и сплюнул на песок.
— Может ты и Беккета читал? — в его ирландские глаза вернулась прежняя ирония и жизнерадостность.
— Конечно! — добил я. — «В ожидании Годо». Отличная пьеса! А биографию Свифта или, скажем, выдержки из его «Писем для Стеллы» я могу пересказать не хуже, чем преподаватели в твоем жутко старинном колледже.
Дугалл икнул от изумления.
— А о Голдсмите что скажешь? — продолжал испытывать меня недоверчивый историк.
— А-а, «Векфильский священник»? Огорчу твои лучшие патриотические чувства: полное мелодраматическое дерьмо!
— Согласен, — не стал возражать он; более того — горячо потряс мне руку.
— Я даже убогую «Клариссу» воспринимаю куда как благосклоннее. Можно сказать, перечитывая, каждый раз переживаю за последнюю: как там она — выкарабкается или нет… Впрочем, для восемнадцатого века Голдсмит сойдет. Но, знаешь, мне как-то больше по душе поздние англо-шотландские классики: Дойл, Уэллс, Честертон, Во, Вудхаус. Моя дочурка, кстати, от Шерлока Холмса и патера Брауна без ума! Наизусть шпарит! А уж о Скотте и Стивенсоне говорить нечего…
— А моя — только комиксы глотает! Вся в дуру-мамочку! — грустно обронил он.
— Ну что ж, бывает… — мне пришлось немного подбодрить приунывшего Дугалла.
— А ты кто по профессии, Серж? Филолог? Историк?
— Не-а, — я потянулся и лениво размял затекшую спину; выдержал паузу и закурил, — обычный полицейский. Был. Сейчас — пенсионер.
Дуг поразился еще больше.
— А откуда у тебя такие… необычные познания? Согласись, полицейский и…
— Школьная программа, родители, университет плюс общее развитие, — коротко и веско отрезал несостоявшийся «филолог и историк». И, как добрая ирландская тягловая лошадь, приналег на непослушную тачку.
࿇࿇࿇
Костлявые, длинные и узловатые пальцы Дугалла умудрялись ощупать каждую новую археологическую находку, в какой бы траншее она не обнаружилась. И каждый раз он выражал буйный и неподдельный восторг, ведь любой след древней письменности логично укладывался в стройную теоретическую цепочку, таившуюся в его умной голове. Я заметил, что чаще всего Дугалл предпочитал работать вместе с Полинкой: той неизменно сопутствовала удача, и посему она считалась неофициальным талисманом экспедиции.
Я орудовал лопатой позади их согбенных спин. Накидывать рыхлую землю в тачку было легко, так как ее предварительно дважды провеивал сквозь мелкие решетки и прочие сеточки еще один примечательный тип. Лливелин был почти ровесником мне и Дугу; идеальный кельтский череп выдавал его несомненное родство с древним населением Англии, а имя свидетельствовало о принадлежности к славному народу Уэльса.
На пятый день, когда наши теплые отношения с Полинкой окончательно перестали быть тайной даже для окрестных бродячих собак, подкармливающихся у полевой кухни, он подошел вплотную и, указывая мягкой археологической кисточкой на тощую задницу Фогеля, видневшуюся из траншеи, о чем-то горячо и увлеченно заговорил. Потом дважды ткнул пальцем в мою грудь.
Я прислушался. Слова, тягучей чередой вылетавшие из его рта, перемежались с английскими… вот только я, к своему стыду, не понимал ни грамма! Это малость смахивало на эльфийский язык в изложении Толкиена. Множественные сдвоенные согласные типа «лл» и прочие мягкие знаки отнюдь не улучшали мое восприятие.
— Да он валлиец, — насмешливо раздалось за спиной: это на помощь подоспел вездесущий Дугалл, который, кстати, тоже не очень четко — но на свой манер — выговаривал английские слова и сильнее, чем принято, раскатывал букву «р». — Хуже турка, одни сплошные дифтонги — хрен поймешь! И страна у них какая-то… мутная; одно название! То ли дело мой прекрасный остров! Слышь, Ли, не позорься; лучше давай на иврите.
К моему удивлению, Лливелин мгновенно перешел на иврит и выдал такую длинную сочную фразу касательно его запутанных отношений с сестрой, мамой и, увы, даже бабушкой Дугалла, что ее неприличную суть понял даже недалекий землекоп — начальник над кривой лопатой и тачкой… Куда там до него Метелке!
Я еще не подозревал, что Дугалл и Лливелин были одновременно и заклятыми соперниками (ибо каждый продвигал и героически отстаивал противоположные научные теории), и лучшими друзьями с сорокалетним стажем, ни секунды не обходящимися без взаимных подколок и сомнительных шуточек. И потому, желая сгладить назревающий национальный конфликт, вступился за валлийца.
— Дуг, а я вот болею за сборную Уэльса по регби! Честно!
Я и в самом деле был ее поклонником уже многие годы. На живом лице ирландца отобразилась смесь отвращения с изрядной толикой разочарования. А валлиец сразу же навострил уши. Потом растопырил обе ручищи (по локоть в песке) и горячо облобызал родственную душу.
— «Рэ-эд Дра-а-гонс»! — выкрикнул он.
— Райан Джонс! — во всю глотку поддержал я.
— Шейн Уильямс! — завопил Лливелин, нежно сжимая мои толстые бока.
— Ала-а-ан Ви-ин Джонс! — рявкнули мы разом, словно на знаменитом стадионе «Миллениум» приветствовали сейчас очередную молниеносную «попытку» (так называется занесенный в чужую «зачетную зону» регбийный мяч) этого легендарного игрока.
При громогласных проявлениях махрового валлийского национализма на Дугалла (вполне естественно — горячего патриота и фана сборной Ирландии!) внезапно напал приступ его обычной болезни. И он, оппортунистически выкрикивая на ходу непонятную фразу «Sinne Fianna Fail, Ata faoi gheall ag Eirinn», огромными прыжками унесся в дальний конец лагеря.
Вернулся Дуг через полчаса: удовлетворенный, умиротворенный и посвежевший.
— Что ты там орал по дороге?
— Гимн Ирландии, лучшей страны на свете, — гордо ответствовало «суперсветило».
— Ну что же, не спорю. И в самом деле достойная страна! А теперь, будь добр, переведи мне горячий монолог Лливелина; признаюсь, я не понял ни словечка.
Дуг невежливо пнул носком ботинка жопу валлийца, поглощенного изучением каких-то микроскопических камешков, застрявших в решетке, и — вот неожиданность! — весьма уверенно заговорил на том же тягучем и малопонятном языке. Ли кое-как разогнулся, еще раз ткнул грязным пальцем в сторону Полинки, а потом уставил его на меня. И повторил пару восторженных фраз.
— Мисс Полли так ждала тебя все это время! Ты даже представить не можешь, олух! — с удовольствием перевел Дугалл.
₪ Вернуться в раздел "Книги" ₪
© Rami Rosenfeld, 2023. CC BY-NC-ND 4.0.