💾 Archived View for tilde.team › ~rami › br › br_book_082.gmi captured on 2024-03-21 at 16:23:17. Gemini links have been rewritten to link to archived content
⬅️ Previous capture (2023-12-28)
-=-=-=-=-=-=-
רמי
SUBJECT: Бродяжка и непослушная дочка
AUTHOR: Rami Rosenfeld
DATE: 14/11/23
TIME: 03.00
LANG: ru
LICENSE: CC BY-NC-ND 4.0
TAGS: Dharma, Buddhism, Vajrayana, Dzogchen, Bon, Tibet, India, Buddha, fiction, book, philosophy, history, literature
Еще одним непревзойденным свойством Метелки, коим она всецело удалась в любимого папочку, была уникальная способность мгновенно внедряться в любую компанию. Кстати, это качество во время службы нередко помогало мне в оперативных целях; ну а Майка же вовсю использовала его не специально, а подсознательно. Однако рано или поздно, именно она становилась душой и руководяще-направляющей основой любого микросообщества.
Был и еще один весомый плюс. Теперь Метелка изумительно тараторила уже на трех языках (родной немецкий — не в счет). Погружение в языковую среду — великое дело, и я нередко завидовал дочурке, которая уверенно применяла свои знания в любых ситуациях, включая домашне-бытовое общение. Вскоре она запросто секретничала с Анат о чем-то женском, и последняя даже умудрялась понимать ее скороговорку.
Лингвистические способности выручали Майку и в иных ситуациях. Недавно я был свидетелем и, увы, невольным участником ситуации, когда в кафе эта белесая кобыла нарочно (клянусь — нарочно!) уронила смачное полупотекшее мороженое прямо на летние штаны какому-то «русо туристо». Мордатый мужик расшумелся и тщетно пытался уцепить виновницу за шиворот, народу вокруг было много, а я, как на грех, отошел в какую-то лавчонку за табаком и не сразу смог пробиться сквозь толпу. И вот: Майка тут же переключилась на немецкий и возмущенно орала так, что смогла перекричать весь кагал. Общий смысл был понятен и без перевода: «Я — не я! И собака не моя!» … и «Смотрите все — ребенка обижают!»
Я уже упоминал, что «еладим», то есть детишек, любят здесь невероятно: и своих, и чужих. И, как следствие, позволяют им в буквальном смысле стоять на голове. Поэтому конфликт был быстро исчерпан: официант кафетерия притащил мокрую тряпку и споро вытер остатки мороженого (на модных штанах осталось большое неаккуратное пятно); Майке — в качестве бесплатного бонуса! — принесли еще одну порцию. Но, как я подозреваю, обслуживающий персонал просто побоялся связываться с агрессивной и нахальной псевдо-«немецкой школьницей» и предпочел заткнуть ей рот сладким.
Я благоразумно решил не вмешиваться. Но вечером, уже дома, поинтересовался:
— За что ты ему штаны испортила?
— Рожа не понравилась, — коротко буркнула Метелка.
— А о чем орала-то? Я аж испугался!
— «Понимаю только "вокзал"!» — дочь нехотя оторвалась от книжки… (Ага, только сейчас припомнил, что это была книжка Курта Воннегута, украденная у Ирки, — «Дай вам бог здоровья, доктор Кеворкян»: мрачное чтиво, весьма нехарактерное для девочки одиннадцати с небольшим лет.)
— Ма зе «понимаю только…»? — я недавно попросил Анат тоже общаться со мною на иврите и делал первые робкие шаги в разговорной практике. — И при каких делах тут «вокзал»?
— А фиг его знает! — она честно потрясла своим белым хвостиком. — Это меня Коза научила… Типа «не врубаюсь!»
— Тода! — я ловко ввернул в речь еще одно словечко. — Спасибо, все понятно! Коза… Ну разве она хорошему научит? А ты себе точно нашла вторую «теть Иру»!
«Козой» мы кликали нашу соседку, молоденькую Яэль Глобочник, репатриантку из Австрии. Она, как и все порядочные еврейские девушки, успела отслужить два года в ЦАХАЛе и сейчас работала стоматологом. На иврите, кстати, нежное «Яэль» (такое же сверхраспространенное имя, как и Майя) значило именно «козочка», или «серна», так что прозвище не было издевкой. Коза, как и дочурка, была такой же тощей, белесой, длинной и светловолосой; наблюдая за ней, можно было с уверенностью представить, какой станет Метелка лет так через десять. Рядом они смотрелись как две сестренки: старшая и младшая, обе характерно конопатые и длинноносые.
Ее фамилия была знакома мне откуда-то из истории: именно так величали Одило Глобочника, генерал-лейтенанта полиции и гауляйтера Вены — нацистского преступника, отравившегося цианидом в самом конце Второй мировой. Судя по всему, херр Глобочник был тот еще фрукт: «ухарство и безрассудство» — именно такие качества отразило руководство в его очередной характеристике. Но я не стал напоминать об этом Яэль — зачем расстраивать хорошую еврейскую девочку? Тем более, та война была так же далека от нее, как и Вторая Иудейская.
Познакомились они с дочуркой быстро, сдружились мигом. Вполне естественно, вскоре Коза стала таскать Майю на свои тусовки: дискотеки, посиделки, покатушки на велосипедах. Вначале фатер слегка беспокоился, но потом перестал; это чувство мигом исчезло, когда я как-то, чисто по-отечески, похлопал Козу по тощей попке.
Что произошло дальше, было полной неожиданностью: Яэлька развернулась, за доли секунды перехватила мое запястье… и я, к стыду своему, оказался в весьма неудобной позе: согнувшись в три погибели, да еще и с рукой, заведенной и намертво зафиксированной за спиной.
Она наслаждалась моим позорным поражением секунд шесть. Потом отпустила, коротко рассмеялась и внезапно, уже по собственной инициативе, ласково чмокнула в небритую щеку.
— Крав-мага, — коротко пояснила бывшая солдатка. — Третье место в Южном Округе.
Одним словом, отпускать Майку с соседкой было так же безопасно, как и с тренированным телохранителем; тем более — ну кто ожидает подобных подлых подвохов от столь юного существа!
Наши балконы были совсем рядом и смотрели друг на друга. Я уже свыкся с местными простыми нравами, поэтому высунулся из окна во дворик и заорал: «Коза, Коза! Комм, комм хиэр!»
Свет чужого ночника и неплотно прикрытые жалюзи позволяли понять, что мои вопли несвоевременны: Яэль как раз принимала у себя солдатика-отпускника сефардской наружности. Неизменная винтовка стояла тут же, у диванчика. Однако она снизошла до моих призывных возгласов, поднялась и вышла на балкончик, на ходу запихивая левую грудь в некстати задравшийся топик. Топик был маленьким, тугим, грудь, не взирая на общую худобу, — на удивление большой, и посему эта волнительная операция заняла целую минуту.
— Яэлька, вас ист… — тут я запнулся, — Метелка, ну-ка, повтори! Как там про вокзал?
Майка присоединилась ко мне и тоже стала оглашать звонким голоском мирно дремлющие окрестности: совсем как в еврейско-одесском дворике времен НЭПа. На идиш эта ситуация характеризовалась коротким и емким словом «гевалт».
Коза непонимающее помотала лохматой белой шевелюрой, являясь наглядной иллюстрацией к «вокзалу».
— «Ich» — «Verstehe» — «nur» — «Bahnhof»! — снова и снова вопила Метелка на немецком. — Что это?
Тут рядом грохнула рама: это девяностолетняя бабушка-соседка Дора, решив, что в городе снова немцы, поспешила обезопасить жилище и наглухо заперла окно. И сразу исчезла: наверное, побежала баррикадировать двери.
Вконец обескураженная Яэль развернулась к нам задницей, вернулась в комнату и резко задернула жалюзи, да так зло, что одно крепление отлетело и штору перекосило. Следом раздался телефонный звонок: Майка схватила трубку, и девки о чем-то болтали минут семь, а то и поболе. Последние раздраженные слова, которые донеслись до меня, были вполне различимы и недвусмысленны: «фатер» и «шайзе». Был понятен и их адресат.
— Ага, все ясно, па! Знаешь, это очень старое выражение, ему лет сто. Когда немецкие солдаты возвращались из окопов после Первой мировой, то были в таком отупении, что произносили и понимали только одно слово: «вокзал». Ну то есть мечтали побыстрее добраться домой…
Дверь напротив хлопнула. Я выглянул снова: из подъезда вылетел разочарованный юнец в военной форме. Даже не взглянув вверх, он четким строевым шагом направился к ближайшей остановке.
А Яэль, которой я устроил такой облом в ее и без того насыщенной личной жизни, не разговаривала со мной дней пять… Нет, вру: всего два!
Сразу после ужина, традиционно обожравшаяся Метелка подлезла ко мне поближе.
— Слышь, аба, а твой borsch, — она произнесла это непривычное слово с явным немецким акцентом, так как настоящий украинский борщ был действительно редким гостем на нашем столе, — сегодня удался-я…
Ласково-вкрадчивое обращение «аба» вместо традиционно-требовательного «фатер» слегка насторожило. Я поразмыслил…
— Ты, наверное, чего-то хочешь выпросить?
— Ага, — тут же призналась Майка, — велосипед! Подержанный и самый дешевый, лишь бы ездил. Яэлька мне свой дает, а хочется вдвоем погонять.
Я посмотрел на дочь и отрицательно потряс головой:
— Понимаю только «вокзал».
Но двухколесный драндулет (кстати, не такой уж потрепанный и старый) все же купил.
࿇࿇࿇
В тот самый день, то есть около четырех утра (вот видите, я уже перестроился на израильский лад и стал искренне полагать, что новый день начинается вечером предшествующего, а Рош hа-Шана, Новый год, — наступает примерно осенью), Метелке, допоздна зачитавшейся Рэем Бредбери, приспичило пожрать. Я же засиделся за нетбуком: мне хотелось упорядочить, оформить и опубликовать наши «путевые заметки». И сейчас «дер фатер» с нездоро��ым энтузиазмом жал на клавиши.
Анат и Эли, вдоволь наплававшиеся в теплой водичке Красного моря, легли очень рано и мирно почивали в дальней комнате.
Итак, дочь вернулась в комнату с тарелкой, полной фалафели, и запрыгнула ко мне на колени. Гидравлика компьютерного кресла жалобно вздохнула, а я ойкнул.
— Эт чё? — она непочтительно ткнула в экран пальцем, жирным от хумуса.
— Проект нашего с тобой сайта! — похвалился я. — Зацени дизайн!
Дочурка склонила голову и скептически уставилась на результаты моего самоотверженного и кропотливого труда.
— Дизайн? … Древний, как говно мамонта! — безапелляционно объявила она.
— Енех цодэкет! — запротестовал я. — Наоборот, глупая ялда, вышло очень стильно: как на старых компьютерах. Зеленое на черном — самый шик!
(Если что: «ялда» на иврите означает «девочка», а не то, о чем вы только что подумали. «Елэд» — «мальчик», «еладим», как и было упомянуто мною чуть выше, — «дети»).
— Все равно говно, аба! — заупрямилась она. Сегодня Майка могла позволить некоторую строптивость, ведь велосипед был в некотором смысле уже обещан, а никакие новые грандиозные идеи, связанные с незапланированными расходами, пока не выдумывались. — Даже за сто метров, — она прищурила хитрый глаз, — видно, что твой «дизайн» отдает стариной. Причем музейной, па!
— У-у, ты не видела старые компьютеры, — мечтательно протянул «аба»: меня почему-то потянуло на воспоминания.
— Видела. На фото. Это такая рухлядь величиной с комнату. А те, что поновее были, — со стиральную машинку!
— Знаешь, — тут проголодавшийся папочка ловко отвлек ее внимание и умудрился скрасть одну особо заманчивую фалафелину, — я не сталкивался с ЭВМ ни в школе, ни в университете. А за первую сел уже на службе, когда мне было, — я призадумался, — целых… э-э… двадцать семь лет.
— Ты был так беден, что не мог купить? — искренне пожалела меня Метелка.
— Не, просто бытовых компьютеров тогда еще почти не было…. Сначала наш инженер выдал пачку новых дискет и попросил наклеить на них бумажные этикетки, так веришь — у меня пальцы дрожали: боялся что-нибудь испортить!
— А что такое «дискетт»? — она выговорила это слово с местным прононсом. — Маленький компакт-диск?
Я задумался, подыскивая вменяемое объяснение.
— Это, скорее, плоский конвертик из пластика. В нем вращалась тоненькая пленочка-диск, покрытая ферромагнитным слоем. Во время записи или чтения жужжали магнитные головки. И еще дискеты часто заедали. А сейчас туда не поместилась бы даже четвертушка файла с фотографией твоей конопатой рожицы… Поняла?
Дочурка хмыкнула, ибо ее рот был полон. Коротенькое «хм-м» также означало: «Фатер либо сочиняет, либо на старости лет несет дикую чушь».
Тарелка с фалафелью быстро опустела. Метелка наконец-то соскочила с моих многострадальных коленок и потащила грязную посуду на кухню. Я же, слегка раздосадованный дочуркиным скепсисом, возбужденно кричал ей вслед, пытаясь заглушить прерывистое журчание воды в кране:
— Твой аба застал почти самую-самую зарю персональных машин! Когда наконец-то приобрел первый махшев (да-да, ваш покорный слуга уже выучил, как на иврите обозначалась ЭВМ), он являлся вершиной инженерной мысли. Правда процессор был, — я быстренько подсчитал в уме, — раз в триста слабее, чем у тебя на смартфоне; оперативной памяти, если не ошибаюсь, меньше раз в двести! Ну а винчестер на двадцать мегабайт считался роскошью. Зато летал он… — о-о-о!
Сытая Метелка, абсолютно безразличная к моим трогательным воспоминаниям, продефилировала в обратном направлении — на лоджию, где располагалось ее ночное лежбище. «Лежбище и гульбище», — неизменно добавлял я. Тем временем, в соседней комнате вспыхнул ночник, и из нее выглянула разбуженная моими воплями Анат. Она вскочила так по-армейски внезапно, что не успела приодеться. В образовавшуюся щель было видно, как на разложенном диване тревожно приподнялся Эли; на его бицепсе все еще виднелись багровые следы от ранения.
— Что случится в дом? Арабский атака? — воскликнула моя бывшая начальница. Затем она спохватилась и целомудренно прикрыла ладошками самые интересные места, но еще через пять секунд — все же решила не тратить время на глупые условности.
— С’лиха, золотце! Извини! Мы с Майей о компьютерах… Спите, еще рано.
Обе двери — на лоджию и в комнату — захлопнулись одновременно. Однако минуток через пять сквозь приоткрытое окно донесся сладкий зевок и сонное:
— Да ты и сам как мамонт, аба…
₪ Вернуться в раздел "Книги" ₪
© Rami Rosenfeld, 2023. CC BY-NC-ND 4.0.