💾 Archived View for tilde.team › ~rami › br › br_book_063.gmi captured on 2024-03-21 at 16:23:04. Gemini links have been rewritten to link to archived content
⬅️ Previous capture (2023-12-28)
-=-=-=-=-=-=-
רמי
SUBJECT: Бродяжка и непослушная дочка
AUTHOR: Rami Rosenfeld
DATE: 14/11/23
TIME: 03.00
LANG: ru
LICENSE: CC BY-NC-ND 4.0
TAGS: Dharma, Buddhism, Vajrayana, Dzogchen, Bon, Tibet, India, Buddha, fiction, book, philosophy, history, literature
Неприметный автобусик плавно катил по отличному шоссе; его шторки были наглухо задернуты. Салон был набит битком: передние сидения оккупировала наша разношерстная мишпаха, человек двадцать, а то и больше; в хвосте автобуса возлежали походные пожитки.
Еще до отбытия Анат строго объявила, что база, на которую мы направляемся, военная, а не учебная, и приказала всем сделать последний звонок или отправить сообщение, а потом отключить любые средства связи.
— No photo, no video, no calls! Top secret! — громко оповестила мадриха и прошлась по рядам — для пущего контроля. Попутно сержантка плотно зашторивала приоткрывшиеся занавески.
Но это были не все меры предосторожности. Современные смартфоны и прочие средства связи, как вы знаете, могут передавать свои координаты станциям связи, сливать телеметрию и прочие критичные данные. И посему каждому был выдан специальный экранирующий пакетик, последнее изобретение израильского хайтека; на бумажной этикеточке следовало написать свою фамилию. Пакетики были вежливо изъяты непреклонной мадрихой и размещены в металлическом чемоданчике, который поставили за шоферским местом. Водителем был молоденький парень, свежеиспеченный репатриант, или «оле хадаш», болтавший больше на русском, чем на иврите. Затем мадриха достала еще один чемодан, и нам пришлось расстаться со всеми фото- и видеокамерами.
— Это Израиль! ЦАХАЛь! — пояснила она беспрекословным тоном.
И наконец-то, «барух Аба», мы отбыли!
Удовлетворенная Анат расположилась впереди. Рядом, в знак особой благосклонности был усажен «старый нацам». Путь предстоял долгий, и, чтобы скоротать время, мы рассказывали о себе друг дружке. Диалог проходил на дикой смеси русского, английского и иврита; в особо трудных случаях я доставал из нагрудного кармана словарик.
Ее жизненный путь был незатейлив, прост и сильно походил на судьбы тысяч таких же молоденьких девчонок, связавших свою карьеру с Армией Обороны Израиля… Да, я угадал правильно — ее предки оказались сабрами, то есть местными жителями. Прадед был известным раввином; дедушка и бабушка по его линии — приступили строить и защищать с оружием прообраз современного Израиля еще в двадцатых-тридцатых годах прошлого столетия.
По линии отца — европейцы-ашкенази, сумевшие бежать от Шоа (то есть Холокоста) перед началом Второй мировой. Дед, увлеченный сионистскими идеями Жаботинского, не раздумывая, вступил сначала в ряды «hа’ганы» (гражданских отрядов самообороны, защищавших евреев и их поселения от арабских погромщиков); когда же «hа’гана» стала вести политику соглашательства с британскими властями, де-факто владевшими тогда местными землями и препятствовавшими созданию еврейского государства, разругался с руководством и ушел в более воинственный и активный «Иргун», возглавляемый будущим премьер-министром Бегином — уроженцем Литвы, успевшим посидеть и в сталинских лагерях как «британский шпион», и повоевать в польской освободительной армии генерала Андерса. Но дед не ужился и там и примкнул к абсолютно отвязной подпольной ветви «Иргуна» под названием «Лехи» (замечу, что и ту, и другую англичане считали террористическими и беспощадно преследовали, а их членов — вешали). Во время разгрома «Лехи» боевой и непримиримый дед был застрелен. На руках у бабушки остались трое детей. Сейчас он, как и многие его сотоварищи, считался одним из героев Израиля.
Судьба родителей не была более мирной. Отец оказался среди тех бесстрашных парашютистов, что освобождали Иерусалим, и первыми, преодолев вражеское сопротивление, прорвались к hа’Котель, «Стене Плача». Рассказывая эту историю, Анат быстренько нашла в интернете и показала мне знаменитую фотографию этих израненных, изможденных и закопченных порохом парней, обнимающих древние камни… «Храмовая гора в наших руках! Повторяю — Храмовая гора в наших руках!» — только что доложил по рации их командир Мота Гур… А затем — и еще несколько снимков: простые ребята и девчонки, вчерашние крестьяне, вооруженные допотопными берданками, маршировали куда-то по пустыне. Резервисты выглядели усталыми, перепачканными пылью и грязью нескончаемой войны, но мужественными и целеустремленными — ведь они защищали свою страну.
Отец участвовал, наверное, во всех сражениях двадцатого века. Он дослужился до алюфа, то есть генерал-майора, дождался, пока любимая дочь уйдет на срочную службу, снял военную форму… и отправился в родной мошав (сельскохозяйственную общину-поселок) — возделывать родную землю.
— А мама? — спросил я.
Мама до сих пор работает парамедиком в МаДА («Маген Давид Адом»), занимается медициной катастроф: всегда первая при взрывах, стрельбе, ножевых атаках и прочих терактах. Сильно устает, но бросать службу пока не собирается.
— Хорошая семья, — похвалил я. — Боевая.
Анат искренне засмущалась, хотя в глазах ее конечно же промелькнула искорка гордости. Она встала, извлекла из холодильника большой пакет и пошла по салону, раздавая бутылочки с питьевой водой.
— Ну а ты сама? — поинтересовался я, когда мадриха снова угнездилась рядом, — или это тоже top secret, военная тайна?
«Нет. Никакой тайны». Обычная девчонка из поселка, таких тысячи. Когда призвали на срочную, слезно просила направить в боевые части. После тяжелейшего курса молодого бойца была направлена в знаменитый женский батальон «Каракаль» («Степная рысь»), защищавший южные границы с Египтом… Сам я немного читал о нем ранее: создание подразделения было экспериментом Генерального штаба, пошедшего на уступки девушкам, мечтавшим служить в самых опасных и трудных местах. Батальон был смешанной частью, в которой проходили службу и юноши; впрочем, их было меньшинство. Немудрено, что ежедневные опасности сближали молодых людей, и среди них то и дело завязывались любовные отношения — не афишируемые, не поощряемые, но и не наказуемые начальством. Многие из них вылились в столь же прочные браки. Там-то Анат и нашла своего Эли — молодого парня-одногодку, репатриировавшегося из Молдовы.
Спустя год, была ранена в приграничной перестрелке. Тут она без стеснения задрала широкую штанину защитного цвета и показала две неаккуратные затянувшиеся дырочки в мягких тканях чуть выше колена — входное и выходное отверстия от пули. Я сочувственно и осторожно прикоснулся к смуглой влажной коже.
— А-а, никто не виноват, — пренебрежительно отмахнулась она. — Эли повторять: «сама дура»… — И с нескрываемой любовью добавила: — это он тогда спасать и тащить!
Анат отслужила два года (парни служат три) и поступила в Технион, знаменитый израильский вуз. Вообще-то, она дипломированный физик. Карьера Эли продолжалась в армии. В один прекрасный день она не выдержала беззлобных насмешек мужа, подтрунивавшего над «гражданской» женой… и снова пошла служить — на сей раз по контракту. Ну а временная должность мадрихи… это так, скорее отпуск и развлечение.
Анат была открытой, бесхитростной и простой девчонкой. И посему призналась:
— Мой аба… папа доволен ужас! Эли радоваться тоже. — Здесь она напряглась, припоминая подходящую фразу на русском, — ага… что «никто не уведет!»
В знак еще большего доверия, Анат снова раскрыла смартфон и продемонстрировала пару фотографий, на сей раз цветных. На одной была изображена она сама, в форме батальона «Каракаль» — салатовом берете и красных ботинках. Кроме личного оружия, на плече худосочная призывница тащила еще и здоровенный пулемет. Он был, наверное, вдвое больше Анат и весил килограммов под пятнадцать.
— Это тоже мой. Сержанты дали, приказать: «таскай всегда! бегай! быстрее бегай!»
Я искренне пожалел мадриху, но, делясь воспоминаниями, она выглядела довольной.
На втором снимке (фотография тоже была давней, то есть времен ее срочной службы) Анат с Эли — черноволосым парнем изумительного сложения и располагающей улыбкой — стояли, обнявшись, где-то на пляже. Солдаты и солдатки ЦАХАЛя не расстаются с оружием при любых обстоятельствах, даже в увольнительных, поэтому я не удивился, увидев на песке цветастую пляжную подстилку, а на ней — аккуратно составленное оружие. В белом мини-купальнике, контрастировавшем с ее темной бархатистой кожей, мадриха выглядела как настоящая «мисс мира»!
— Анат, а дети у вас есть?
Та коротко покачала головой и привела вполне разумный довод:
— Если иметь еладим, конец армия! Кто тогда защищать Эрец Исраэль? Мой ребе?
࿇࿇࿇
Автобус мягко сбавил скорость, качнулся и начал умело маневрировать, минуя препятствия: влево-вправо, туда-сюда. Мы проезжали очередной блокпост. Везде было примерно одно и то же: вышка, укрепленное строение, бетонные блоки, камеры, металлическая сетка и бдительные военнослужащие — при полной защите, вооружении и прочей амуниции. Снаружи властовала изнурительная жара, и я искренне сочувствовал солдатикам.
На каждом из постов разыгрывалась стандартная сценка. Автобус, зажатый бетонными блоками, останавливался. На него тут же направлялось все оружие, призванное растерзать на части предполагаемых террористов вместе с их железной таратайкой. Невдалеке обязательно раскалялся под солнцем какой-нибудь грозный броневичок.
Наш «оле хадаш» приоткрывал окошко, из которого веяло, как из раскаленной печки, и на ломаном иврите громко орал дежурным, потрясая какой-то бумажкой. Те, держа пальцы на курках, невозмутимо взирали на нарушителя спокойствия и что-то кричали в ответ. Один раз сквозь форточку до меня явственно донеслась по-восточному красочная фраза на чистейшем русском (который, впрочем, уже успел обзавестись местным гортанным прононсом); незнакомый доброжелатель вежливо обещал «засунуть горячий и нечищеный ствол нашего замечательного пулемета в жопу тебе, в жопу твоему ослу и твоему уважаемому ребе».
Потом с шипением раскрывалась передняя дверь, и в нее осторожно просовывался обещанный ранее вороненый ствол, затем каска и солнцезащитные очки постового. Его бдительный напарник обязательно прикрывал коллегу метров с пяти — ручным пулеметом. С вышки на нас смотрела еще пара крупнокалиберных устройств.
Солдат недоверчиво окидывал подозрительным взором водителя, потом натыкался взглядом на красавицу-мадриху, а та, дождавшись, когда он окончательно размякнет, совала ему прямо в нос пропуска и иные документы.
Затем, уже для чистой проформы, солдат втискивался в своем бронированном снаряжении в салон, радостно кричал «шалом!» пассажирам и спускался обратно по ступенькам, не преминув, будто невзначай, слегка провести рукой по гладкой круглой коленке мадрихи. Та только улыбалась.
Так было и на сей раз. С одной лишь разницей: мы почти что прибыли!
Буквально минут через пятнадцать автобус миновал последние ворота. Водитель выключил мотор и облегченно потянулся: «Вот и дома!»
Первым на бетонную площадку ловко спрыгнула Анат, за ней, разминая отекшие ноги, кое-как сполз и я. В нос ударил запах огромной пустыни (и если вы думаете, что пустыня не имеет запахов, то глубоко ошибаетесь). С ним, однако, старательно конкурировали мои любимые армейские ароматы солярки, масла, выхлопных газов, стертых шин, а также хорошо начищенной кожи и черного металла оружия, раскаленного на солнце.
— Негев, — словно раскрывая величайшую тайну, шепнула мне на ухо мадриха. — Пустыня Негев.
₪ Вернуться в раздел "Книги" ₪
© Rami Rosenfeld, 2023. CC BY-NC-ND 4.0.