💾 Archived View for tilde.team › ~rami › rb › rb_book_065.gmi captured on 2023-12-28 at 16:17:26. Gemini links have been rewritten to link to archived content
⬅️ Previous capture (2023-09-08)
-=-=-=-=-=-=-
רמי
SUBJECT: Бродяжка в ваджрном круге
AUTHOR: Rami Rosenfeld
DATE: 14/08/23
TIME: 18.00
LANG: ru
LICENSE: CC BY-NC-ND 4.0
TAGS: Dharma, Buddhism, Vajrayana, Dzogchen, Bon, Tibet, India, Buddha, fiction, book, philosophy, history, literature
Полинка углубилась в какие-то свои воспоминания и замолкла, задумчиво перебирая страницы.
— Так что, ты в эту тетрадку даже и не заглядывал? Не полюбопытствовал? А зря — знающему человеку эти записи о многом бы сказали!
— Открывал, — признался я, — но делай скидку, что разбираюсь в этом примерно как ты — в оперской работе. Только историю про орлов успел прочитать… Твоя?
Полинка заметно покраснела.
— Было дело, — смущенно призналась она. — Что-то вот вдохновение нашло, ну и накатала! Но это не совсем про орлов: тут на самом деле дается воззрение линии Ати-йоги. Да и рассказ не закончен, собиралась еще две части сочинить — про дельфинов, что жили в океане, и про кротов, которые обитали в норках… Руки пока не дошли… Понимаешь, на самом деле считается, что Гаруда — это тоже орел. Он вылупляется из яйца совсем маленьким, но не беспомощным, а полностью готовым к первому спонтанному полету. Сложно мне тебе все объяснить…
— А дельфины и прочие… это стало быть кто?
— Если очень коротко: дельфины — школа Кагью, то есть линия передачи Махамудры. Живут не в одиночестве, как орлы, а дружной стаей. Общительные, теплые, любознательные, доверчивые! Скорее чувствуют сердцем на практике, чем понимают разумом, что они — единое целое и с океаном, и с пространством поверх воды, куда они периодически радостно выпрыгивают; и что сама граница меж двумя стихиями — лишь условность… Наблюдал когда-нибудь их игры? «Жизнь среди непрестанных волн для дельфинов сплошная забава, а все существование приносит им только наслаждение!» … Если что — это красивые и местами пафосные цитаты из еще не написанной второй части; они у меня в голове засели накрепко!
— А кроты?
— Это смешные подслеповатые зверушки. Живут под землею; кроме родной норки-кельи, собственно говоря, ничего и не видят. Недоверчивые. Все время проводят в изучении и обсуждении того факта, что где-то там, вне их мирка, существует бесконечное неописуемое пространство, неподвластное их ограниченному рассудку. И что внезапно очутиться в нем без должной подготовки — невероятно страшно и опасно! Но типа имелся в глубокой древности один смелый предок, который по ошибке выполз на поверхность, только вот, бедолага, сразу ослеп от ясного света. Но смог немножко разглядеть и орлов, и дельфинов. И даже успел поведать о своем невероятном приключении сородичам, а они его сбивчивые рассказы благоговейно занесли в священные летописи и прочие скрижали. — Полинка непочтительно захихикала. — Поэтому они верят, что кротами родились, кротами умрут и кротами же переродятся, однако, отталкиваясь от Заветов Великого Предка-Крота, непрерывно обучаются «плавать» и даже «летать», правда, пока только на словах. И сочиняют о процессе «полета» бесчисленные философские труды и теории. Слова-слова-слова… кругом слова! И сотни томов наставлений! Но бедненькие зверушки упорно не понимают, что — прямо сейчас! — они и так уже пребывают в пространстве, полностью пригодном для полета… Круто, да? — цыпленок, похоже, сам развеселился от собственного рассказа.
— Так допиши!
— Не, лень! Дай я тебе лучше суть доскажу… Их двуногие собратья поднаторели в дебатах, Мадхьямаке Прасангике и приобрели славу невероятно изворотливых существ. Процитируешь им что-нибудь действительно сущностное, например, что просветление не достигается благими, но двойственными действиями, — сразу развернут ситуацию в иную сторону: «Это слишком высокие поучения! Они предназначались исключительно супер-йогинам глубокой древности, сотни кальп просидевшим в пещерах и накопившим немыслимые заслуги и сиддхи. А мы типа, еще первоклашки, все такие убогие-недалекие»… Ну хорошо: наоборот, примешься доказывать им, уже как «обычным людям», что к мирским делам нужно относиться с должной степенью понимания и ответственности, ибо это тоже часть практики Дхармы. И что бабушку перевести через дорогу — гораздо важнее, чем двадцать лет в уединенной келье отбивать поклоны Будде. Так они тут же опровергнут: «Это наставления для обычных людей. Дхарма для мирян!» Ну и так далее… Скользкие — не ухватишь!
Но стóит в споре окончательно припереть кротовую братию к стенке, когда их собственный умишко не в силах преодолеть жесткие границы ламрима и проанализировать что-то очевидное — не с позиции «так в книжке понаписано», а самостоятельно — тогда на это случай у кротов имеется главная глубокомысленная отговорка: «Данный вопрос требует дальнейшего авторитетного истолкования!» И начинают сыпать цитатами: что изрек их обожаемый гуру по поводу слов Далай-ламы по поводу комментария Джамьянга Шепы на чьи-то комментарии к ламриму Дже Цонгкапы, в котором последний комментирует древних комментаторов Будды… Да-да, именно так, не придумываю! Это и называется «авторитетный комментарий». То есть кроты вновь и вновь прячутся за чужие слова! Но чужие слова — основаны на других чужих словах… и так — до бесконечности. То есть личного опыта и собственных рассуждений здесь ноль целых ноль десятых!
— Что такое «ламрим»?
— Да не забивай себе мозги! — отрезал цыпленок. Но быстро смилостивился:
— Это сборник постулатов, правил и наставлений. Для каждой тибетской школы — свой собственный: «святой», «непогрешимый» и единственно правильный! Сережка подшучивал: «Чем меньше мексиканец, тем больше у него пистолет. А чем толще ламрим, тем хуже с жизненным опытом».
— А «Мадхьямака Прасангика»? — уцепился я за незнакомый термин.
— «Срединная» философия. Она базируется не на утверждениях, а на аргументации посредством отрицания, прасанге… Как вариант: «Я ничего не утверждаю окончательно, поэтому моя точка зрения абсолютно не уязвима для критики и опровержений!»… Короче, ни «да», ни «нет»! Удобнейшая позиция!
— Мда-а… А ты-то самого дедушку-ламу не застала?
— Да ну, перестань! Меня тогда еще и на свете не было! Одним словом, рассказываю дальше… Сережка сделал тогда, наверное, самый правильный шаг в жизни. Он пробыл еще несколько дней у ламы, а потом вернулся домой. И оформил себе академический отпуск на год. Получил он его легко: недавняя контузия и все такое прочее. Тогда к «афганцам»-студентам в универе с пониманием относились: народ-то, в основном, с психотравмами возвращался; кто после ранения, ну а кто — попросту законченным алкоголиком или того хуже… Собрал он свои вещички… и отправился обратно, в Бурятию. И провел там примерно тринадцать месяцев. Он же у меня из породы «надо разобраться самому»! Наверное, это и определило всю его жизнь.
— А дальше?
— Многому он, судя по всему, там научился! Из того, что я точно знаю, — основам тибетского. Во-всяком случае, умел быстро просматривать тексты, вылавливая суть. Да и впоследствии поднаторел. Он же к языкам способный до ужаса: еще школьником выбирал, куда поступать — на историю или на лингвистику. Лама передавал ему те практики, которые считал нужными, не скупился на комментарии; плюс, что особенно важно, — щедро делился объяснениями, основанными на собственном опыте. Короче говоря, ставил правильное воззрение и не забывал о главном — практике… Жуткая накачка! Сережка сам потом вспоминал: «Боялся, что лопну, как воздушный шарик!» Бывало, задаст лама на завтра страниц двадцать — и изучай, хоть всю ночь напролет! Заметь: не тупо зубри, а именно изучай! … Хорошо хоть внук ему помогал; по мере сил, конечно.
Это уже неслыханное везение — попасть на такого мастера! Но Сережка не только учился; последние три месяца лама продержал его взаперти, в одиночном ретрите… Теория, воззрение, они, сам понимаешь, без практического воплощения — ничто! Словом, год он провел с пользой. Мне особо не рассказывал, только поделился как-то, мол, «ощутил: наконец-то стал в этой жизни хоть что-то понимать. И еще больше — не понимать!»
— А «ретрит» — что за зверь?
— Говоря кратко, интенсивная и непрерывная практика — как совместная, так и в уединении. Традиционный ретрит после обучения — это вообще три года и три месяца. А на краткий срок… — разве что вкус почувствовать. Он не единожды, кстати, потом возвращался; учитель словно вторым отцом ему стал. У меня вообще такое впечатление сложилось, что лама даже в археологических экспедициях умудрялся как-то помогать: то ли Сережке какие-то наставления давал — где искать, то ли дед «знал», что именно в том или ином месте найти можно.
Но дело не в этом. Я тебя к окончанию истории подвожу. Миновало несколько лет, отцвела очередная весна, а Серега места себе почему-то не находит. Рассказывал: «Хотел все бросить и к своему ламе мчаться!» Как чувствовал что-то!
Поднасобирал денег на самолет, метнулся туда. Подъехал на попутке-грузовичке (он к тому времени хорошо местность изучил), а его никто не встречает, как обычно. Даже собаки куда-то запропастились. Сережка там, кстати, практически уже членом семьи был; особенно с мальчишкой-переводчиком сдруж��лся. Тот сейчас вырос, отучился, сам ламой стал. Я его видела: смешной такой, кругленький и очень хитрый! Все меня за косички исподтишка дергал. И хихикал! Они по-приезду вообще с Серегой не расставались. И выпивали, случалось, сильно! … Фу! Так что я сама себе была предоставлена: бродила по окрестностям с овцами, собаками и целебные травки собирала. Или практику в гордом одиночестве делала.
Ну да ладно… Заходит Сережка в один из домишек. И узнает новость: дедушка умер! За день или два до приезда. Короче, не успели они проститься! Начал выяснять, что и как… Сын ему рассказывает: не болел, вроде чувствовал себя неплохо. Но в один прекрасный день собрал всю семью в домике и говорит: «Попрощаться хочу. Время пришло. Заждался меня Гуру Ринпоче!» Те не верят. Спрашивают: что ты, мол, надумал? Лама им отвечает: «Завтра уйду. Я знаю». И таким царственным жестом на порог показывает: «Я все сказал, идите отсюда!»
А внука у себя оставил. Тот с ним пробыл до позднего вечера; вышел заплаканным. И распоряжения передает: «Вход в домишко забить гвоздями, прямо сейчас. Неделю не вспоминать, не звать и не горевать».
Что поделаешь! Старичок-то властный был, глава семьи. Пошел сын с мальчишкой последнюю волю исполнять. Заколотили они двери; ну а окна к тому времени уже изнутри были наглухо закрыты и завешены тряпьем всяким. Ни звука не доносилось.
А на утро, рассказывают они Сереге, погода установилась просто чудеснейшая: небо синее-синее, ни облачка, ни ветерка. А то их песчаные бури совсем замучили. Радуга повисла, двойная даже…
Одним словом, такие вот невеселые дела.
Сережка загрустил. Взял у них палатку маленькую, кочевую, из каких-то шкур сделанную. Поставил ее вплотную к домику, туда забрался и начал практики делать. Какие точно — сказать не могу, наверное, что-то из цикла шитро. Посмертные это практики. Говорит, «четыре дня не выползал, разве что помочиться, и практически на одной воде сидел — мальчишка мне приносил».
Наступил день, когда внук объявил: «Дедушка сказал — сегодня открывать». Собрались все домочадцы; сын топор взял и к домику направился. Тут мальчишка его за руку удержал: «Пап, тебе нельзя. Вон кто его ближайший ученик — ему туда первым нужно», — и в сторону Сережки указал… Тот мялся-мялся, потом топором дверь отжал и один вошел.
— И что же? — не выдержал я.
— На своем «троне» из старых досок и подушек сидел дедушка. Совсем как живой. С широко открытыми глазами! Откинулся на спинку; ноги согнуты и специальным поясом, широким таким, коленями к животу притянуты. Руки на груди ремешком сплетены; он сам их и связал перед уходом. А выражение лица, рассказывал Серега, «будто что-то вкусное проглотил». Сияющее просто лицо; морщинки разгладились, кожа блестит и даже посветлела слегка!
Тут остальная родня на дверь поднажала и внутрь просочилась. В это время голова качнулась вперед; опустилась она подбородком на грудь, и глаза закрылись. Как будто лама все это время в медитации сидел, а сейчас передохнуть решил и попрощаться. Его время действительно вышло!
Короче говоря, старенький лама семь дней находился в тукдаме, в самом настоящем тукдаме!
₪ Вернуться в раздел "Книги" ₪
© Rami Rosenfeld, 2023. CC BY-NC-ND 4.0.