💾 Archived View for tilde.team › ~rami › rb › rb_book_103.gmi captured on 2023-09-08 at 17:46:10. Gemini links have been rewritten to link to archived content
-=-=-=-=-=-=-
רמי
SUBJECT: Бродяжка в ваджрном круге
AUTHOR: Rami Rosenfeld
DATE: 14/08/23
TIME: 18.00
LANG: ru
LICENSE: CC BY-NC-ND 4.0
TAGS: Dharma, Buddhism, Vajrayana, Dzogchen, Bon, Tibet, India, Buddha, fiction, book, philosophy, history, literature
Мы потеряли много времени, толкаясь в душной очереди на вокзале, вот почему я примчался на лекцию, когда и холл, и зал уже заполонила огромная толпа. И какая! Она разительнейшим образом отличалась от сдержанных и вежливых людей среднего и старшего возраста, с которыми мне довелось повстречаться в подмосковном линге.
Во-первых, ее подавляющую часть составляла молодежь, исходя из внешнего вида которой можно было предположить, что я ошибся адресом и угодил на тусовку неформалов или концерт какой-нибудь панк-группы.
Девчонки были смешливыми, завлекательными и вызывающими: кто-то украсил себя тугими косичками дреддов, кто-то выбрил половину головы и выкрасил оставшуюся шевелюру в броские цвета. Иные, наоборот, выделялись из толпы роскошными гривами, распущенными чуть ли не по пояс. Многие щеголяли мудреными татуировками и рвано-стильными обносками.
Парни же были как на подбор: собранные, спортивные и поджарые. Было заметно, что такое завидное состояние достигалось физической работой и образом жизни, а не тупым «качанием» в спортзалах… Многие либо коротко стриженные, либо (для простоты) — бритые наголо. Преобладал армейский стиль одежды: зеленые камуфляжные штаны, куртки и футболки защитного цвета. В общей массе ребята напоминали тренированных экс-спецназовцев, решивших отдохнуть и развлечься где-нибудь на природе, прихватив любимых подруг. С одним только «но» — в отличие от «качков», у них были жизнерадостные, открытые и осмысленные лица. Одним словом, любой другой человек, рискнувший пощеголять в монашеских и прочих «духовных» одежках, оказался бы белой вороной в этой деятельной и крепкой компании.
Во-вторых (это было заметно как внешне, так и на внутреннем уровне), в зале царила абсолютно другая энергетика: молодая, веселая и созидательная. Толпа непрерывно тусовалась туда-сюда, постоянно раздавались веселые возгласы: многие, судя по всему, были хорошо знакомы. Редкая встреча обходилась без ненаигранных объятий и поцелуев. Я заметил также, что многие из собравшихся были разбиты на пары «мальчик-девочка». Каждая такая пара выглядела на редкость гармонично, будто единое самодостаточное существо с двумя головами. Несмотря на царящую видимую простоту в отношениях, к женскому полу здесь относились уважительно, с изрядной толикой заботы. Ребята исправно таскали за своими подругами любую поклажу, терпеливо отстаивали буфетную очередь, чтобы потом, протиснувшись сквозь толпу, снабдить их чашечкой кофе и чем-нибудь съестным. Стулья и скамейки в холле отсутствовали, но и эта проблема была решаема: парни запросто усаживались на голый отполированный бетонный пол, располагая своих спутниц на коленях.
Хватило всего десяти минут, и внезапно я почувствовал себя комфортно и уверенно, словно и не работал сейчас «на земле», не таскал в кармане полковничье удостоверение вперемешку со стопкой фальшивых «корочек», а тусовался среди старых добрых знакомых и единомышленников. Такого чувства не возникало уже много-много лет: ни в среде коллег, ни на бесчисленных пьянках с друзьями. И дело было вовсе не в том, что по внешнему облику или полувоенной экипировке я вполне вписывался в эту непривычную среду: что-то происходило и творилось совсем на ином уровне! Присутствовал какой-то неопределимый, но явственный момент узнавания, будто спустя много лет я вернулся в старую, родную и шумную школу и вновь повстречался с одноклассниками.
Толпа была не только молодой, но и интернациональной. Мое чуткое ухо улавливало то обрывки польского, то немецкую речь, то пару фраз на английском.
Повсюду валялись рюкзаки. К столикам с книгами нельзя было протолкнуться. Все подоконники были оккупированы молодежью, увлеченно жующей бутерброды под кофе или чай. Я тоже подкрепился и решил продолжить разведку на местности. С этой целью наш изобретательный полковник поймал за руку общительную девушку в суперрваных джинсах, кедах, щедро унизанную пирсингом (я слышал, как друзья называли ее Еленой), и притянул к себе, изображая объятия. Она нисколько не удивилась и лишь округлила губы, припоминая, где мы могли видеться ранее.
— О, привет, — непринужденно произнес я, — легка на помине! Слушай, Ленка, только что приехал. Скажи, наших не встречала? Потерялся я что-то…
Та секунд пять копалась в памяти, пытаясь опознать мою немного потасканную физиономию, а потом воскликнула:
— Класс! Привет! Ой, не помню — откуда ты?
Я назвал свой город. Она обвела холл взглядом.
— Так вон же твои!
— А-а, не заметил! Спасибо тебе. Еще увидимся…
— Кармапа ченно! — дружелюбно откликнулась она и ускакала дальше.
Я двинулся было к группке молодых людей, указанных Ленкой, но в это время по холлу пронесся какой-то шумок и все тут же беспорядочно ломанулись в зрительный зал. Путь был перерезан, и я позволил веселой толпе увлечь себя в боковой проход.
Зал был уже битком. Я с трудом разыскал свободное кресло рядом со смешной маленькой хиппушкой, раскрашенной сразу в три цвета. Та раскинула потертую джинсовую куртку аж на два кресла, заняв пространство еще под кого-то, но, узрев растерянного дядю, тщетно озирающегося в поисках места, сжалилась и потянула за руку:
— Падай сюда! Наверно не придет.
— А если придет? — я уже воспользовался ее щедрым приглашением и с удовольствием опустил зад на мягкое сиденье.
— Его проблемы, — коротко констатировала хиппушка и убрала босые ноги с кресла предшествующего ряда.
В это время зал одновременно загудел и зааплодировал. На сцене внезапно возник какой-то крепко сбитый человек, по внешнему виду похожий на опытного главнокомандующего всего «буддийского спецназа», оккупировавшего зал. На вытянутых вверх руках он уверенно нес огромное кресло, которое, при ближайшем рассмотрении, вполне могло оказаться мини-диваном. Напрягшиеся бицепсы сильно походили объемом на мои бедра. Лицо пересекали множественные морщины; армейский «ежик» был ослепительно седым.
— О, лама! Наконец-то! — оживилась юная соседка и устроилась поудобнее, подобрав ноги под себя и облокотившись о мое плечо. Потом восхищенно пробормотала:
— Попробуй, потаскай такие штуковины, когда тебе за семьдесят! Мой дедуля обрушился и сдох бы на первом метре! А папочка — обосрался!
Лама мягко и бесшумно приземлил диванчик поближе к краю сцены. Он приветственно помахал залу, плюхнулся на сиденье и привычным жестом нацепил беспроводную гарнитуру.
Чуть пониже меня, явный немец или скандинав. Жесткими чертами лица, массивной упрямой челюстью и комплекцией он напоминал слегка постаревшего Шварценеггера в роли командира «морских котиков». Теперь-то я мог воочию убедиться — кто являлся образцом для подражания всех собравшихся: вместо ожидаемых бордовых одеяний-занавесок лама был облачен в поношенные камуфляжные штаны и тельняшку, приобретенные, скорее всего, в армейском «сэконд-хэнде».
Рядом возникло еще одно кресло, поменьше, а в нем тут же материализовался переводчик. Учитель широко потянулся, разминая мышцы, потом внезапно стащил кроссовки и расположил их рядышком с диванчиком. Дошла очередь и до носков, которые он аккуратно развесил на подлокотнике.
С дальних рядов раздались иронично-громкие аплодисменты.
Лама оглядел зал, весело и быстро произнес, адресуясь к переводчику, пару-тройку длинных фраз. Тот засмеялся и принялся за работу:
— Итак, привет! Не беспокойтесь — носки чистые!
Те, кто знают меня достаточно давно, понимают, что я делаю это не только с целью проветрить свои уставшие ноги. И, тем более, не для эпатажа. Как результат, в подобных случаях первыми наш зал покидают люди, которые пребывали в уверенности, что гуру должен витать где-то в облаках, а после посещения им отхожего места там обязательно пахнет цветами и благовониями. Так отсеиваются те, кто считают, что лама, наставник — это неизбежно эфемерное, «святое» и недоступное существо.
Кстати, даже сам Будда Шакьямуни не хотел видеть в учениках зависимых людей, бездумно обожествляющих гуру и слепо подчиняющихся ему. Для своих последователей Будда — это друг и помощник на пути. Он не командует, не приказывает, а собственным примером демонстрирует, чего можно достичь с помощью правильного воззрения и методов…
Я мельком оглядел зал и отметил точность его слов: действительно, ламу здесь держали за друга или старшего товарища. И если в подмосковном линге после появления Ринпоче все умиленно складывали ладошки в районе груди или живота, как-то неестественно изгибались, тщательно изображали приветливые улыбки, замирали и умолкали, то сейчас в зале продолжалось броуновское движение: кто-то куда-то перемещался, кое-где вполголоса разговаривали, а кто-то дожевывал остатки бутерброда. Ламу, похоже, это только забавляло: он действительно всецело принимал окружающую остановку таковой, какая она и была. Что интересно — даже меня самого нисколько не шокировало подобное «непочтительное» отношение к учителю; чуть позже я пришел к выводу, что у его учеников просто наличествовал абсолютно другой, более мощный источник внутренней энергии, не позволявший им долго пребывать в бездеятельности.
— Второй тип людей исчезает с вводных лекций, когда я начинаю весьма прозрачно шутить на темы секса и отношений «мужчина-женщина»: так отсеиваются люди, считающие свое тело «греховным», а любовь — не средством для быстрейшего просветления, но чем-то грязным, табуированным, постыдным и запретным… Кстати, самый поразительный пример непредвзятого отношения к обнаженному телу я имел честь наблюдать в Дании — стране, славящейся свободой, и посему — свободными отношениями между полами. Как-то в руки к пожилому тибетскому ламе случайно попал весьма специфичный глянцевый журнал, снабженный излишне детализированными изображениями женского тела. Любой из мужчин, просматривая его, неизбежно оценивал бы отдельные фотографии, останавливаясь на приглянувшихся ракурсах. Но лама методично пролистал его без задержек — ибо для него все окружающее давным-давно являлось Чистой Страною. И я уверен, что в великолепии обнаженных тел он узрел лишь полное совершенство дакини.
И третья категория убегает, когда я делаю неполиткорректные заявления относительно отношений между цивилизациями, движущимся по разным векторам: либо по пути уважения человеческих прав и взращивания лучших человеческих качеств, либо по пути насилия и угнетения любых свобод. Эта группа целиком состоит из людей, нацепивших на себя «буддийские розовые очки» и не способных думать самостоятельно или трезво просчитывать последствия тех неумных действий, которые порою принимаются современными политиками-популистами или новоявленными диктаторами.
Но следствием моих провокационных действий является тот непреложный факт, что в зале остается одна элита, с которой наконец-то и можно приступать к совместной созидательной работе! Это именно те ученики, кто в наивысшей степени пригоден к дальнейшей практике Алмазного пути, или Ваджраяны. В результате наши ряды редеют, но, по-крайней мере, мы всегда находимся в хорошей компании…
В зале раздался дружный смех.
— Вот именно! — подтвердил лама. — Чувство юмора, улыбка всегда обладают способность приподнять нас над окружающей ситуацией и, заодно, отсекают от наших центров массу экзотических персонажей. Алмазный путь взращивает дружелюбных, радостных, самостоятельных и смелых людей; другие же на нем не задерживаются!
Однако я прослыву плохим учителем, если такими действиями лишь стану подталкивать трудных людей побыстрее осведомиться: «А где здесь выход из зала?» Поэтому я всегда могу указать им направление для дальнейшего развития — уже вне нашей школы Карма Кагью. Я не просто говорю напоследок: «Спасибо, что зашли! Всего вам самого доброго!» — но и даю несколько наставлений. В частности, советую людям, которые испытывают недоверие к собственному телу (а значит — к неотъемлемой и чистой природе будды), что им вполне подошла бы Хинаяна. Ну а тех, кто уверен в «греховности» любви и отношений между полами, неизменно заверяю, что где-то неподалеку всегда найдется добропорядочный и симпатичный священник, истово соблюдающий обеты безбрачия.
В зале опять засмеялись. Заслышав об «обетах безбрачия», сидевшая передо мною молодая парочка нежно поцеловалась.
— Заметьте: в буддизме никогда не было миссионерства и стремления как-то завлечь людей. Мы не имеем в этом никакой необходимости на протяжении вот уже двух с половиной тысяч лет. В еще большей степени это утверждение относится к Ваджраяне; наши ученики не шныряют по улицам, не дергают досточтимых граждан за полы пиджаков и не зазывают их на сомнительные сборища… Религия, которая не находит сбыта — что может быть забавнее!
Однако определенное затруднение в нашем развитии представляют те люди, которые хотят как-то «присвоить» себе учителя, получить личный «доступ к телу» — в результате чего неизбежно возникает групповщина, «более» и «менее» близкие ученики. И посему я изначально отношусь ко всем вам одинаково. Меритократия — то есть определение ценности индивидуума исключительно по его полезности для общества в целом — единственный подход, который практикуется в наших центрах. Так пресекаются попытки установить в них «святую» и «церковную» иерархическую систему.
И наконец, чтобы предотвратить какие-либо сплетни о ламе, я намеренно выставляю свои отношения на всеобщее обозрение. Поэтому любая информация о моей личной жизни непременно оказывается открытой и доступной для всех вас. Так пресекаются слухи и недомолвки.
Но ученики вправе ждать от своего ламы и других действий. Когда они попадают к нам в Кагью, то в первую очередь воочию убеждаются, что здесь нет необходимости «играть в тибетцев», переодеваясь в чужие одежды, отбивая поклоны перед учителем и демонстрируя тем самым свою показную преданность. Поверьте, мы не нуждаемся в таких забавах, да и суть Алмазного пути вовсе не в этом! А когда люди еще и видят, что мы четко отделяем котлеты от мух, то есть восточную экзотику и чужую культуру — от сути учения Будды; например — не заставляем их, не вникая в смысл, заучивать и бормотать десятки непонятных страниц на чужом языке, то новички быстро осознают, что не угодили на сборище очередной восточной секты. И вот тогда-то у них начинается настоящая работа с единственным объектом, не подверженным изменениям, — просветленной природой собственного ума.
Я всегда прошу своих учеников помнить, что мы сознательно дистанцируемся от отсталого тибетского феодализма и средневекового общества, от ужасающей системы «правосудия», которая царила в нем, от беспомощного тибетского правительства и его политики. Мы — западные люди и не обязаны перенимать чужую культуру и слепо копировать замысловатые тибетские обряды, этнические обычаи и предпочтения: еду, одежду, танцы и прочее. Единственное, чем мы дорожим — это непрерывной тысячелетней линией передачи, в которую входили многие просветленные женщины и мужчины, и непревзойденными наставлениями, которые они применяли и приумножали. Они и служат Прибежищем. А сохранение и практика этого драгоценного наследия — является целью нашей жизни.
Вневременное учение Будды — словно прозрачный и кристально чистый алмаз: стоит уложить его на красную ткань, он с легкостью воспримет ее цвет, но по своей природе так и останется драгоценностью! Точно так же происходит, когда наставления и методы Дхармы попадают на новую, пригодную для них почву.
Мои ученики должны также четко осознавать: за чем именно они пришли в нашу школу. Тут они могут довериться утверждению одного из выдающихся лам современности: «Кто из тибетцев хотел развивать добродетель, тот шел в Гелугпу. Кто желал мудрости, примыкал к сакьяпинцам. Кто собирался медитировать — попадал в Ньингма. Ну а кто стремился к быстрейшему просветлению, неизменно оказывался в Кагью».
В любом случае — право выбора остается за вами!
₪ Вернуться в раздел "Книги" ₪
© Rami Rosenfeld, 2023. CC BY-NC-ND 4.0.