Станислав Панин, 2017-04-06.
~~~~~~~~
Тема групп смерти многим вероятно, уже надоела, однако вновь и вновь она всплывает и в СМИ, и в контексте обсуждения новых законопроектов, в т.ч. антисектантского законодательства. Тем временем, в Госдуме на почве сформировшегося удобного повода запущено[i] обсуждение закона, направленного на усиление государственного контроля за Интернетом в целом и социальными сетями в частности:
Проект закона предполагает строгий порядок допуска в Интернет и идентификации пользователей в Сети. Пользователей обяжут создавать страницы только под своими подлинными именами. Для процедуры регистрации нужно будет предоставить данные паспорта. Детям до 14 лет вход в социальные сети будет полностью запрещен.
Между тем, все доступные на данный момент материалы о “группах смерти” представляют собой откровенную демагогию, лишённую какой-либо конретной фактической и статистической базы. Как минимум четыре круга вопросов остаются в этой истории без ответов:
1. Есть ли хотя бы один случай суицида, в котором достоверно показано, что суицид стал следствием участия детей в “группах смерти”? О каком количестве таких случаев можно говорить?
2. Участие в “группах смерти” является причиной или следствием? Иными словами, есть ли основания считать, что у детей появляются суицидальные наклонности под влиянием “групп смерти”, или появление и популярность таких групп сама по себе является лишь симптомом наличия у подростков суицидальных наклонностей, вызванных другими причинами (отсутствие нормальных школьных психологов, неразвитость культуры обращения к психотерапевтам, экономическое неблагополучие, депрессивная городская инфраструктура, психологическое давление в школе и т.д. и т.п.)? Если верно то, что они являются симптомом, повышает, понижает или не изменяет членство в таких группах вероятность совершения суицида подростком с суицидальными наклонностями?
3. Показано ли, что за “группами смерти” стоят не отдельные личности, в основном, такие же подростки, а некие “деструктивные организации” (конкретные факты, приводимые хотя бы в статье той же “Новой газеты”, говорят скорее об обратном)?
4. Наконец, как много детей интересовались подобными “группами смерти” до и как много заинтересовались после публикации “Новой” и других изданий, которые сделали членство в группах такой тематики “модной” формой подросткового протеста?
Разводить демагогию, сеять панику среди и без того склонных к этому родителей и лепить жупелов “деструктивных организаций” большого ума не надо. А вот критическое осмысление требует определённого интеллектуального усилия. Давайте посмотрим, что у нас есть в плане конкретных ответов и фактов?
По словам заместителя начальника главного управления по обеспечению охраны общественного порядка МВД России Вадима Гайдова, “лишь 1% подростковых суицидов в России связан с группами смерти в социальных сетях”[i]. И даже про этот 1% непонятно, какие конкретно там случаи имеются в виду и действительно ли речь идёт о причинно-следственных связях. Но у меня нет ни малейшего основания считать, что высокопоставленный чиновник МВД заинтересован занижать цифры в данном случае, поэтому я исхожу из того, что, по имеющимся на текущий момент данным, 1% - это максимальная доля подростковых суицидов, которые потенциально могут быть связаны с “группами смерти”.
Конечно, даже 1% - это достаточно серьёзно: для 2015 года, например, это около 8 человек. Однако из этого становится однозначно понятно, что:
1. масштабы истории крайне раздуты;
2. речь идёт об единичных случаях, которые требуют таких же единичных, точечных мер, а не принятия масштабных законопроектов, которые затронут миллионы людей;
3. при этом решать надо, в первую очередь, проблемы, с которыми связаны 99% суицидов (но это не так удобно для находящихся у власти и не так интересно для журналистов).
Иными словами, если ребёнка, например, сбила машина - это трагедия. Но аргументировать этим запрет автомобилей или запрет выпускать детей из дома было бы непропорциональным ответом. Аналогичная ситуация и здесь: возможно, единичные случаи суицида имели место в связи с участием детей в неких группах в социальных сетях. Однако на основе этого принимать специальные законы, ограничивающие права и свободы граждан при неочевидной эффективности подобных мер - это непропорциональный и необоснованный ответ.
Если бы “группы смерти” были причиной некой “эпидемии суицидов”, логично было бы ожидать, что по мере распространения Интернета в России число подростковых суицидов нарастало бы. Вместо этого оно от года к году падает. Например, “Независимая газета” в сентябре 2016 года приводила[i] следующие данные:
По официальным данным Росстата, если в 2011 году покончили с собой 1454 ребенка в возрасте до 14 лет, то в 2014-м – 936, а в 2015 году – 824. Что касается детей в возрасте до 17 лет, то частота суицидов среди них за последние 12 лет уменьшилась в три раза.
В 2016 году количество самоубийств среди несовершеннолетних продолжало снижаться. Так, вице-спикер Госдумы Ирина Яровая в феврале 2017 года озвучила[i] цифру в 720 суицидов, а это меньше, чем во все предыдущие годы. Как это сочетается с утверждением о росте числа самоубийств среди несовершеннолетних на 57% в 2016 году, которое делала[ii] уполномоченная по правам ребёнка Анна Кузнецова, не очень понятно - складывается ощущение, что цифру она придумала на ходу.
При этом, по данным GfK[i], число пользователей Интернета с 2008 по 2015 годы в России выросло с 25,4% до 70,4%. Социальная сеть “ВКонтакте” была запущена в 2006 году, и число её пользователей с момента запуска стабильно росло.
Похоже, что распространение Интернета в целом и рост популярности “ВКонтакте” в частности не демонстрируют никакой положительной корреляции с ростом числа подростковых суицидов. Зато налицо обратная корреляция, что, кстати, может означать и наличие причинно-следственных связей: в социальных сетях подросткам, особенно не слишком общительным в реальной жизни, проще искать группы по интересам, они в меньшей степени чувствуют одиночество и заброшенность, могут находить полезные советы сверстников и психологов. В последнем случае рост регулирования социальных сетей и идеологического давления в них может быть не только бесполезным, но и, в перспективе, опасным.
Особняком от первых двух блоков вопросов стоит вопрос о том, кто стоит за т.н. “группами смерти”. Интересный факт, в частности, приводится в оригинальной статье[i] “Новой газеты”, запустившей всю историю:
“Минус один, ты следующая” — такое личное сообщение “ВКонтакте” пришло в день похорон Эли ее ровеснице и соседке Наташе. Такие слова именно в такой день воспринять как юмор, пусть даже и черный, сложно. Перепуганная девочка показала это маме. Мама — близкая подруга Ирины и довольно-таки продвинутый компьютерный пользователь — тут же взялась исследовать, кто прислал. Выяснила в течение пары часов — старшеклассник той же школы, в которой учится Наташа.
Возникает резонный вопрос - как много случаев такого рода, списываемых на некие “деструктивные организации”, в действительности являются таким же жестоким подростковым чёрным юмором (а жестокости и способности к чёрному юмору подростковой аудитории не занимать), как в данном случае?
Из масштабного исследования[i], в ходе которого исследователи из исследовательской группы “Мониторинг актуального фольклора” ИОН РАНХиГС внедрялись в “группы смерти”, узнаём:
Все многочисленные «кураторы» и «искатели заданий», вступившие в контакт с нашим исследователем, были подростками не старше 15 лет (в тех случаях, когда мы могли узнать возраст). Как правило, ими двигало желание испугать партнера по коммуникации (в случае кураторов) для получения контроля или самим испытать саспенс (чувство ужаса). И то и другое – совершенно естественные практики для детского и подросткового возраста. Мы все помним, как сладко замирает от ужаса сердце, когда ты идешь в заброшенный дом с привидением.
В этой же статье исследователи пишут:
Прямого подталкивания к самоубийству не наблюдалось. … Их [т.е. групп смерти] рядовые участники – это школьники, которые ищут опасных заданий сами и пугают других участников.
Что можно сказать точно, так это то, что статья “Новой газеты” и последовавшая за ней моральная паника поспособствовали формированию нового социального феномена и даже новой сферы бизнеса.
В цитированной выше статье, подготовленной группой “Мониторинг актуального фольклора”, отмечается:
Только в 2017 году, спустя месяцы после статьи «Новой газеты», у участников групп сформировалось представление о кураторах, помогающих пройти 50 уровней игры, последний из которых предполагает, что игр��к должен покончить с собой. Кто такой куратор и появится ли он вообще, многим участникам группы было совершенно неизвестно.
А “Комсомольская правда в Украине”, в свою очередь, сообщала[i] о появлении после публикации “Новой газеты” платных “групп смерти”, явно эксплуатирующих популярность темы:
Деньги на “китах и бабочках” пытаются заработать даже в мелочах. Появились группы, куда принимают только после оплаты “взносов”. Мы наткнулись на одно из закрытых сообществ “кита”, где сразу же появилась ссылка с переходом на другой сайт для оплаты. Доступ к группе стоит 250 рублей.
О проблеме выского уровня детских и подростковых суицидов в России известно давно и обсуждаться она начала отнюдь не с публикации “Новой газетой” статьи “Группы смерти”. Никто не отрицает наличие такой проблемы. Другой вопрос - в чём причина проблемы и как с ней бороться?
Опираясь на официальные данные, мы видим, что даже при самом драматичном сценарии доля самоубийств, потенциально связанных с “группами смерти”, не превышает 1% от общего числа, что означает не сотни и даже не десятки, а буквально единичные случаи возможных суицидов. Бороться с ними, конечно, всё равно необходимо, но эта борьба должна основываться на локальных решениях и явно не требует принятия новых законов. При этом существует обратная корреляция между распространением Интернета и социальных сетей и числом подростковых суицидов. Хотя мы не знаем, стоит ли за этой корреляцией причинно-следственная связь или нет, мы уверенно можем говорить о том, что распространение Интернета в России не стимулирует рост подростковых суицидов.
При этом истории про “группы смерти” уже начинают эксплуатироваться для того, чтобы оправдать государственный контроль за частной жизнью граждан - это несомненный факт. И этот как раз тот случай, когда про решения, которые нам навязывают, можно сказать, что их польза сомнительна, а вред очевиден.
Если мы хотим бороться с подростковыми суицидами, то давайте обращать внимание на проблемы 99%. Давайте менять наше общество к лучшему, давать подросткам больше возможности для самовыражения и самореализации, создавать для них понятные перспективы жизни в своей стране, потому что, в том числе, нехватка всего этого ведёт подростков кого к суициду, а кого на протестный митинг. Не так давно, 26 марта, молодёжь прямым текстом выразила своё понимание реальных проблем жизни в России, и они, если что, совсем не про группы ВКонтакте.